Нуреев и член партии

Авангард и эксперимент в России пока не запрещены. Но окно в культурную Европу будут потихоньку прикрывать — чтобы не надуло лишнего.

Памяти Гранина. Ручей в буреломе

Он не лез на баррикады, но позволял себе говорить то, что думал. Его путь — урок для всех, кто собирается жить в России долго.

Как построить счастливую Россию?

Публичное обсуждение многих вопросов, касающихся судьбы страны, сегодня небезопасно. Но искать ответы в книгах пока не возбраняется.

Збигнев Бжезинский: мягкая сила и любовь к России

Политолог, которого нередко обвиняли в русофобии, на самом деле верил, что наша страна сможет стать частью западного мира. Но просчитался.

Наследие фашизма

Немцы давно препарировали свою историю ради будущего. А в России даже вопросы о прошлом задавать опасно, и потому настоящее выглядит все более пугающим.

Борьба слабоумия с мракобесием

Я не вижу никаких резонов, когда кричат о крахе культуры и демократических ценностей, сразу же примыкать к кричащим. Я вижу резон включать в таких случаях логику.

Мальчик с военной свадьбы

Евгений Евтушенко обречен остаться символом эпохи, где — целина, романтика, внимающие поэзии стадионы, ракеты, Брежнев.

Стэнфордский эксперимент и вина Навального

Коллективное наказание за вымышленное преступление — прием, который очень эффективно помогает удерживать власть.

Путин-царь и теория мемов

Россия относится к статичным обществам, в которых большинство новых идей оказываются дикими и вредными — а потому довольно быстро подавляются.

Библиотеки, оплот мракобесия

Они могли бы стать прибежищем для интеллектуалов — но вместо этого превращаются в кладбища, где ничему живому места нет.