Posted 29 ноября 2017,, 13:12

Published 29 ноября 2017,, 13:12

Modified 31 января, 17:39

Updated 31 января, 17:39

Двойная загадка «Восточного экспресса»

29 ноября 2017, 13:12
Дмитрий Травин
Философия Пуаро ужасно примитивна. Но появление подобного персонажа было продиктовано духом времени.

Интригу, заложенную Агатой Кристи в роман «Убийство в Восточном экспрессе», знают, наверное, все любители детективного жанра. Тем не менее, очередная экранизация, автором которой стал Кеннет Брана, привлекла внимание публики еще одной интригой, заложенной режиссером фильма и исполнителем роли Эркюля Пуаро.

«Восточный экспресс» — это, если можно так выразиться, блестящая конспирология. Историкам и политологам хорошо известно, сколь заманчивы для людей конспирологические трактовки сложных социальных процессов. Тайными заговорами объясняют революции, мировые войны, господство олигархии, а в последнее время даже деятельность ФРС США. Конспирология доступна даже для человека с двумя классами церковно-приходской школы, тогда как осмысление любой научной теории требует знаний и интеллектуальных усилий.

В основу «Восточного экспресса» заложен заговор двенадцати праведных мстителей. Это был сильный ход. Во-первых, мы видим конспирологию, которая интригует сама по себе. Во-вторых, заговорщики действуют не в интересах темных сил, а ради высшей справедливости. При таком подходе успех роману был гарантирован.

Несмотря на всю замысловатость интриги, простота у Агаты Кристи торжествует над сложностью. То есть, конечно, без помощи Пуаро найти убийцу мало кто может, но после того, как нам объяснили причины и механизмы заговора, мы радостно аплодируем: блестящий, манящий и всем понятный финал. В реальной жизни попытка убить человека по методу «Восточного экспресса» наверняка сорвалась бы из-за десятка случайностей. Но в романе есть лишь одна преграда злу — мозг великого детектива.

В творчестве Агаты Кристи есть любопытная особенность, делающая писательницу символической фигурой середины ХХ века. Чтобы понять ее, надо, как ни странно, отвлечься на минутку от литературы и перейти к анализу социальных проблем.

1920—1970-е годы, когда раскрылся талант Агаты Кристи, представляли собой эпоху наивысшего подъема этатизма, т. е. вмешательства государства в экономику и частную жизнь людей. Причем происходило это не только в тоталитарных режимах, которые именно тогда расцвели, но и в «свободном мире». Власти стремились зарегулировать все, что только можно: они повышали налоги, расширяли армии бюрократов, национализировали предприятия и даже составляли планы развития народного хозяйства.

Но почему же их так резко несло влево? Ответ здесь неочевиден. Он связан с состоянием маленьких серых клеточек человеческого мозга, про могущество которых так любил рассуждать Пуаро. Людям этой эпохи казалось, что мир очень прост, предсказуем и вычисляем. Сильный мозг может объять все сложности экономики и общественного устройства. А значит, рынок, свобода, инициатива и саморегулирование не слишком-то нужны. Со временем они уступят место всеобщему регулированию человеческой жизни, осуществляемому мудрецами-бюрократами, на помощь которым к тому же приходят вычислительные машины.

Эркюль Пуаро — это тот самый всесильный мозг, способный решить любую задачу. Агата Кристи «поручила» ему быть детективом, поскольку криминальная интрига хороша для романов, но с таким же успехом этого бельгийца можно было бы сделать премьер-министром Соединенных Штатов Планеты, и его маленькие серые клеточки находили бы гениальные решения проблем ускорения роста ВВП, предотвращения международных конфликтов, поддержания экологического равновесия и т. д. Пуаро — такая же символическая фигура для этатизма ХХ века, как Рузвельт или Кейнс.

Если проанализировать книги о Пуаро, то высветится вся его философия. Лучше всего она изложена в романе «Зло под солнцем», где детектив сравнивает расследование преступления с собиранием головоломки (пазла). Каждая деталь должна лечь на свое место, и тогда станет видна общая картина. А для нахождения правильного места нужны лишь титанические усилия гениального мозга.

Доказательств, которые можно использовать в суде, у Пуаро нет никогда, и он это признает, уповая порой лишь на то, что преступник сам сознается («Убийство на пароходе „Карнак“»). Все расследование основано на обнаружении единственно логичного решения. На том, что «это так, потому что это должно быть так, потому что иначе было бы невозможно правильно истолковать каждый отдельный факт и поставить его на законное место» («Убийство в Месопотамии»).

Версии преступления, которые Пуаро не нравятся, он отвергает потому, что они «оставляют слишком много места для случайностей» («Зло под солнцем»). Более того, он даже в обыденной жизни случайностей не терпит. «Если он видит у кого-нибудь криво приколотое украшение, пылинку или беспорядок в одежде, то будет мучиться до тех пор, пока не исправит» («Убийство на поле для гольфа»).

Но как же Пуаро собирает свой пазл? Исключительно с помощью психологии. При этом психология его по меркам ХХ века крайне примитивна. Она исходит из представления, будто существуют люди одного типа, которые действуют совершенно одинаково в схожих ситуациях. Вот типичный пример. «Способен ли человек его сорта совершить убийство? Я скажу — нет». «Граф-де ла Рош хорошо разбирается в одном: в женщинах. Но, зная женщин, разве он не мог предвидеть, что мадам сохранит письмо?» («Тайна „Голубого экспресса“»). Подобные безапелляционные заявления есть в каждом романе. Ни один герой Агаты Кристи не имеет права вести себя как живой человек, а не как робот, чьи действия заранее просчитаны гением-детективом.

На самом деле человеческая психология гораздо сложнее. К моменту «рождения» Пуаро Зигмунд Фрейд это уже показал. И сделал вывод, что психоанализ одного пациента может занять долгие годы, прежде чем худо-бедно раскроется его индивидуальность, связанная с травмами прошлого.

Впрочем, даже без Фрейда мы можем понять примитивность философии Пуаро. Любая жизненная головоломка и впрямь напоминает пазл — но не новенький, а находящийся в очень плохом состоянии. Треть его элементов лежит в коробочке. Другая треть рассыпана по комнате так, что лишь Шерлок Холмс, не боящийся ползать по грязным углам, может собрать их воедино. А последняя треть вообще утеряна, и это оставляет пространство для всевозможных догадок, т. е. для построения самых разных версий объяснения событий, каждая из которых может оказаться правильной.

В реальной жизни Пуаро с его безапелляционностью провалился бы на втором или на третьем деле. И посвятил бы остаток дней разгадыванию абстрактных головоломок, не имеющих никакого отношения к действительности. К счастью для него всякий литературный персонаж находится под защитой автора. А вот для этатистских государств ХХ века, полагавших, будто мир устроен как пазл, сложить который не составляет труда, все кончилось не столь радужно. Запутавшись в бюрократических проблемах, они вынуждены были отказаться от многих форм регулирования.

Сегодня в интеллектуальных кругах принято считать, что идеальный порядок бывает только на кладбище, что случайность играет в жизни большую роль, что человек сложен и ведет себя порой непредсказуемо. А иногда появляется «черный лебедь» (по выражению Насима Талеба), который полностью путает все карты, и стандартные подходы, отпечатавшиеся в маленьких серых клеточках какого-нибудь старого Пуаро, могут вызвать только насмешку со стороны молодежи, интенсивно адаптирующейся к новой реальности.

Тайная философия, заложенная в книги Агаты Кристи, обанкротилась, и Пуаро с его умствованиями все чаще выглядит смешным — если, конечно, мы удосуживаемся напрягать свои серые клеточки, самостоятельно следя за всеми перипетиями романов, а не следуя на поводке за автором.

Но есть ведь и еще загадка, которую мы собирались разгадать в самом начале. Кеннет Брана, сняв «Восточный экспресс» в наше время, тоже посмеялся над Пуаро, хоть и добродушно. Его герой с первых кадров показан крайним рационалистом, не терпящим даже куриных яиц разных размеров. А в конце фильма детектив начинает по-настоящему понимать сложность человеческой натуры, сорвавшись с поводка, надетого на него Агатой Кристи. Как и почему? Об этом — в фильме.

Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге