Единый учебник пропаганды

Статья Александра Невзорова «У русской литературы закончился срок годности» вызвала оживленную дискуссию как на самом «Снобе», так и за его пределами. Что неудивительно при такой резкости высказываний, достойных как минимум светлой памяти критика Писарева: «Тема многолетних предсовокупительных терзаний самок в кринолинах сегодня особого интереса не представляет», - и т.п.

Невзоров наверняка рассчитывал глаголом прижечь сердца людей и развязать им языки, спровоцировать бурную полемику с ругательствами и тяжелыми взаимными обвинениями. Должны ли мы пойти у него на поводу?

Судя по преамбуле («Мы слышим плач толстых министров, черносотенцев и филологических дам — они очень сожалеют, что дети не читают»), поводом для развернутого высказывания послужила разработка концепции единого школьного учебника по литературе членами Общественной палаты, о чем было объявлено в середине мая. Идея пересмотреть основы обучения литературе в школе всколыхнула педагогическое сообщество. Учителя обратили внимание не только на неверное понимание членами Общественной палаты принципов изучения литературы, но и на то, что в едином учебнике смысла нет и не будет, если дети не захотят читать – а дети как раз не читают. В этом главная проблема.

То есть большинство педагогов, а возможно и родителей, и я тоже – мы все предполагаем, что дело каким-то образом в детях. Проще говоря, читатель испортился. И чтобы заставить (или уговорить) его читать, по нынешним временам нужно принимать какие-то специальные меры, чем-то его заманивать, давать понять, что классическая литература гораздо более интересна, чем кажется через экран айпада. Остается, стало быть, открыть эти приемы – и цель будет достигнута.

А вот Невзоров исходит из другого предположения – что порча коснулась не читателя, а литературы. Что дети не читают не потому, что они менее развиты, чем мы когда-то, или что у них другие интересы и Интернет для них занимательнее книг, что они выросли в другой культурной ситуации («клиповое мышление», например, у них – как будто они себе его по собственной воле сформировали). То есть Невзоров не поддерживает ни один из современных родительско-педагогических мифов о причине детского нежелания читать, а сразу обвиняет литературу. Она плоха, она слишком нравоучительна, чтобы соответствовать запросам времени, она неинтересна – и нет в ней ничего, что давало бы в исторической перспективе хоть один шанс: «Богоискательская истерика Достоевского имеет к сегодняшнему дню такое же отношение, как шумерские глиняные таблички»… А на шумерских табличках как назло записана «Песнь о Гильгамеше» - самое раннее литературное произведение, в котором впервые поставлен вопрос о смысле человеческой жизни и впервые дан адекватный ответ. Да, получается, что смысл и значение литературы за тысячелетия не изменились – она продолжает бормотать об одном и том же: зачем живет человек. Видимо, это и означает «кончился срок годности», и пора бормотать о чем-то другом. Однако альтернатива не представлена.

Не могу не заметить, что все аргументы Невзорова умещаются в одном абзаце, а дальше он уже просто ругается. На первый взгляд, в его полемических резкостях есть доля истины: русская классическая литература страшно далека от народа и тем более – от среднестатистического школьника, его потребностей и интересов. И да, по существующей национальной традиции дети в школах читают книги, которые им не по возрасту. Чтобы понять и оценить во всей полноте, скажем, «Войну и мир» или «Преступление и наказание», нужно быть как минимум лет на десять старше. Но в этом «опережающем обучении» заложен глубокий смысл. Мы так гордимся своей великой культурой. И школьный курс литературы «на вырост», на мой взгляд, - вполне адекватный способ дать юным поколениям понять и почувствовать ее величие. Да, русская литература очень сложная; да, она больше и главнее своих читателей. Они это переживают на собственной шкуре, и это их, вероятно, пугает. И лучшего пока не придумали.

Порой чтение произведений из школьной программы дается мучительно – но одновременно с этим в душе подростка живет подозрение, что вот когда ты вырастешь, то первым и главным признаком того, что ты вырос, станет даже не то, что наконец-то ты хоть что-то понял, а то, что тебе стало интересно! Или (в другом варианте) человек больше не открывает эту книгу никогда.

Не забудем, тем не менее, что существует еще как минимум одна точка зрения в этой виртуальной дискуссии. И это – точка зрения членов Общественной палаты. Они не задаются ни вопросом, отчего дети не читают так, как раньше; ни вопросом, насколько нужны и интересны им произведения, предлагаемые школьной программой. Это не имеет значения. Имеет значение лишь одно - как превратить школьный курс литературы в орудие нравственного и патриотического воспитания. Павел Пожигайло, один из авторов проекта, так и говорит: «Литература должна формировать у человека систему моральных и нравственных ценностей, чтобы по окончании школы они могли сами определять, что добро, а что зло, что такое совесть, правда, любовь, свобода, патриотизм».

И я как преподаватель этики, конечно, первым делом задала бы господину Пожигайло вопрос, каким именно образом он отличает моральные ценности от нравственных? Насколько хорошо он понимает, что говорит? И почему отличать добро от зла не может научить родная мать? Или не может она же научить патриотизму? Ведь «С чего начинается родина? – С той песни, что пела нам мать» (любимая песня президента, как известно).

Но я задам другой, пафосный и риторический вопрос: отчего же именно у литературы-то судьба такая, почему же не повезло ей так, как другим видам искусства?! И претензии в случае чего выставляют ей, что она нехороша – но никто не возмущается ни русской музыкой, ни русской живописью. И если автор статьи о том, что литература устарела, претендует на утонченный эстетизм и приближенность к какой-то высшей истине, то автор статьи о том, что в Третьяковской галерее скучно, выглядел бы просто необразованным болваном.

И патриотизм, и нравственность при помощи живописи и музыки тоже почему-то никто прививать не пытается. А зря. Поймал детей, посадил рядами, включил «Жизнь за царя» - и три с половиной часа полноценного патриотического воспитания тебе обеспечены. Была, правда, предпринята некоторое время назад попытка составить список из ста «лучших» фильмов и показывать их детям в школах в обязательном порядке. Большинство «лучших» фильмов были весьма патриотические. Но до реализации проекта дело как-то не дошло, все спаслись, и ответчицей за патриотическое воспитание и формирование нравственности опять оказалась литература. Именно она видится нашим государственным деятелям более простой и более управляемой. По той, вероятно, причине, что в музеях им самим скучно, пережить настоящую русскую оперу от начала до конца они не в силах, а читать умеют все - и почему бы не заставить этих всех читать не то, что в произведении написано, а то, что предпишет спущенная сверху инструкция.

Вот Пожигайло рассуждает: «Учитель должен быть очень тонким и аккуратным поводырем, который не давит на ученика, что может вызвать некий антагонизм, но и не дает полную свободу», - и не понимает, что сам себе противоречит. Потому что тем, кто способен быть тонким и аккуратным поводырем, учебник не нужен - они привыкли сами размышлять над текстом и детей приучать к самостоятельности мышления. А те, кому нужны инструкции и методические разработки, поводырями, само собой, будут, да еще какими – но вряд ли дождемся мы от их тонкости, аккуратности и соблюдения того идеального баланса, романтическая мысль о котором плавает в государственных умах.

Одним словом, нет в мире совершенства. Есть только русская литература.

Татьяна Шоломова

Перейти на страницу автора