Западные СМИ встревожены тем, что «большевизм вернулся через сто лет»

До начала 1917 года — кануна русской революции большинство людей, которых мир узнал под именем «большевики», мало чего достигли в своей жизни, пишет обозреватель The Washington Post Энн Эпплбаум.

«Никто из них не сыграл крупной роли в Февральской революции. Они были периферийными фигурами даже в российском революционном подполье», — напоминает журналист, добавляя, что уже через семь месяцев большевики встали у руля.

На взгляд Эпплбаум, события 7 ноября 2017 года не были случайностью. «Ленин начал замышлять насильственный захват власти раньше, чем узнал об отречении царя», — поясняет автор. Ленин, находясь в Швейцарии, не мог ничего знать о новом правительстве, которое привела к власти Февральская революция. «Но этот человек, который посвятил большую часть предыдущих 20 лет борьбе с „буржуазной демократией“ и резкой критике выборов и партий, уже знал, что хочет разгромить это правительство. Именно его экстремизм убедил правительство Германии, в то время воевавшей с Россией, помочь Ленину с осуществлением его планов», — говорится в статье (перевод - InoPressa).

«Итак, германское правительство пообещало Ленину финансирование, посадило его и еще 30 большевиков (среди которых были его жена Надежда Крупская и его любовница Инесса Арманд) в поезд и отправило их в революционный Петроград», — повествует журналистка. Она рассказывает о деятельности Ленина в 1917 году. «Применив формулу, которую в последующие десятилетия имитировали и повторяли демагоги всего мира — в том числе нынешние демагоги, о которых я подробнее напишу ниже, — он и другие большевики предлагали беднякам упрощенные ответы на сложные вопросы», — сообщает Эпплбаум.

По словам обозревателя, 100 лет назад сказки, рассказанные Лениным, Троцким и другими, «убедили фанатичное и преданное меньшинство, готовое убивать ради своего дела». И в политическом хаосе такого меньшинства оказалось достаточно.

На взгляд Эпплбаум, большевикам было несложно захватить власть, но удержать ее было сложнее. «В других странах социалисты употребляли маркистский термин „классовая борьба“ как метафору; они имели в виду только соперничество классов, которое, возможно, проявлялось при голосовании или, в крайнем случае, в мелких уличных боях. Но большевики с самого начала всегда воображали настоящую войну между классами, сопровождаемую подлинным массовым насилием, которая должна была физически уничтожить аристократию и буржуазию, физически уничтожить их магазины и заводы, физически уничтожить школы, суды, прессу», — говорится в статье.

«Хаос был колоссальным. Но в России многие приняли это разрушение. Они уверяли, что „система“ была такой коррумпированной, такой невосприимчивой к реформам или к исправлению, что ее пришлось разрушить», — пишет автор.

Переходя к сталинскому террору, автор пишет: «Спустя два десятилетия после октября 1917 года революция пожрала не только своих детей, но и своих основателей — людей, которыми двигала страсть к разрушению. Она создала не красивую новую цивилизацию, а сердитое, недовольное и озлобленное общество, которое разбазаривало свои ресурсы, строило уродливые, бесчеловечные города и ставило новые рекорды зверств и массовых убийств. Даже когда после смерти Сталина в 1953 году СССР стал менее жестоким, он оставался неискренним и нетерпимым, настаивая на видимости единства».

«После краха СССР в 1991 году, — продолжает Эпплбаум, — большевизм был так дискредитирован, что четверть века казалось, что большевистское мышление исчезло навеки. Но теперь внезапно, в год 100-летия революции, оно вернулось».

Выглядит оно не совсем так, как в 1917 году. В Испании и Греции марксисты создали мощные политические партии, нынешний лидер британских лейбористов Корбин — «из числа старых просоветских ультралевых», полагает автор.

«В США левые марксистского толка тоже сплотились на периферии Демократической партии (а иногда даже не на периферии), а также в университетах и колледжах, где они цензурируют, словно полиция, высказывания своих приверженцев, стараются не допустить, чтобы студенты знакомились с противоположными взглядами, и преподают мрачную, негативистскую версию американской истории, которая продуманно сеет сомнения в демократии и отбрасывает тени на все политические дебаты. Последователи этих новых „альтернативных левых“ презрительно отвергают самый элементарный патриотизм и поддерживают противников Америки хоть в России, хоть на Ближнем Востоке. Как и в Великобритании, они не помнят прошлого своих идей и не видят связи между своим лексиконом и словами, которые употреблялись фанатиками в другую эпоху», — говорится в статье.

Но пока что «новые левые» не пришли к власти и не смогли устроить настоящую революцию, пишет автор. «В действительности самые влиятельные современные большевики — люди, которые, подобно Ленину и Троцкому, начинали путь на экстремистской периферии политической жизни и теперь занимают ответственные и по-настоящему влиятельные посты в нескольких западных странах, — порождены совершенно другой политической традицией», — говорится в статье.

«Дональд Трамп, Виктор Орбан, Найджел Фарадж, Марин Ле Пен и Ярослав Качиньский — их часто называют „ультраправыми“ или „альтернативными правыми“, но эти необольшевики имеют мало отношения к тем правым, которые участвуют в западной политической жизни со Второй мировой войны, и никак не связаны с существующими консервативными партиями», — полагает Эпплбаум. В послевоенный период все западные консерваторы — это приверженцы представительной демократии, религиозной толерантности, экономической интеграции и западного альянса.

«Напротив, необольшевики из числа новых правых или альтернативных правых не хотят сохранять или беречь то, что существует», — говорится в статье. По мнению автора, если Ленин и Троцкий предлагали ложную картину будущего, то эти политики рисуют ложную картину прошлого: «миры, состоящие из этнически-чистых или расово-чистых стран, старомодных заводов, традиционных иерархических отношений между мужчинами и женщинами и неприступных границ. Их враги — гомосексуалисты, расовые и религиозные меньшинства, защитники прав человека, пресса и суды».

«Они в чрезвычайной степени переняли у Ленина его отказ от компромиссов, его антидемократическое возвышение некоторых социальных слоев над другими, его злобные нападки на „нелегитимных“ противников», — считает автор.

По мнению Эпплбаум, даже британская политическая жизнь «теперь пронизана ленинистским лексиконом».

Трамп однажды употребил в Twitter выражение «враг американского народа». По мнению автора, объявление политических противников «неамериканцами» и «элитистами», а прессы — «фейковыми новостями» — только первый шаг. «Если отнестись серьезно к некоторым словам этих экстремистов, то их эндшпиль — уничтожение существующего политического строя, в том числе, возможно, конституции США — был бы понятен большевикам». «Ленин, — сказал историку Рональду Рэдошу Стив Бэннон, бывший главный стратег администрации Трампа, — хотел разрушить государство, это и моя цель. Я хочу все обрушить и уничтожить весь сегодняшний истеблишмент».

Автор вопрошает, имея в виду Трампа: «А что дает президенту, который не набрал большинства голосов избирателей, право это делать? Тоже знакомое понятие — „народ“. Это мистическое понятие, крайне далекое от реально существующего населения Америки, но поразительно похожее на ту „толпу“, от имени которой Троцкий говорил в петроградском цирке». По мнению Эпплбаум, понятие «народ» довольно похоже на «диктатуру пролетариата», а также на то, что Марин Ле Пен подразумевает под «нацией», а польская партия «Право и справедливость» — под «сувереном».

«Как и их предшественники, необольшевики — тоже лжецы. Трамп лжет с патологической серьезностью по мелочам и по-крупному», — пишет автор. Ле Пен обвинена в том, что ее партия жульнически получила деньги у Европарламента. Партия «Право и справедливость» притворяется, что ее атаки на польскую конституцию — всего лишь «судебная реформа». Орбан скрыл подробности (вероятно, коррупционного характера) российских инвестиций в АЭС в Венгрии. По словам Эпплбаум, необольшевики создали свои «альтернативные СМИ», полагая, что «в прогнившем мире правдой можно жертвовать во имя „народа“ или с целью ударить по „врагам народа“».

«И наконец, нечто самое болезненное: есть намеки, а иногда нечто большее, чем намеки, на то, что среди необольшевиков возрождается вера в очистительный потенциал насилия», — пишет автор. Эпплбаум поясняет: «В Европе ультраправые и ультралевые экстремисты всегда чувствовали вкус к идее насилия. Но теперь эта нигилистическая жажда катастрофы отчасти пришла в мейнстрим и даже добралась до Белого дома». Процитировав высказывания Трампа и Бэннона, автор заключает: «Готовьте оружие, потому что эти люди хотят, чтобы вы и ваши дети истекли кровью и умерли ради цивилизационного обновления».

«К счастью, мы живем не в Петрограде 1917 года», — продолжает журналистка. По ее мнению, западные государства пока не настолько слабы, как Российская империя в тот период. Вдобавок «во многих странах континентальной Европы демагог, подразделяющий страну на врагов и патриотов, возбуждает нелестные ассоциации и пробуждает неприятные воспоминания».

Пожалуй, неслучайно необольшевистский лексикон пока имеет беспрецедентный успех в Британии и США — двух странах, которые никогда не знали ужасов оккупации или недемократической революции, приведшей к диктатуре. «Этим двум странам недостает иммунитета, который есть у многих европейцев», — подмечает автор, видя в этом угрозу.