Водочные деньги Россию уже не спасут

На днях россиян порадовала симпатичная новость. Оказывается, Министерство экономического развития и под новым руководством не отказывается от заветной своей идеи снизить цены на водку.

Осенью, если вспомнить, доходило буквально до скандала. Минфин, изыскивая деньги для федерального и местных бюджетов, требовал очередной раз повысить акцизный сбор на спирт, а Минэкономразвития при поддержке Минпромторга и водочных производителей призывало этот акциз, наоборот, резко уменьшить (с 500 до 360 руб. за литр чистого алкоголя), заодно снизив минимальную стоимость поллитровки раза в полтора—два — буквально до 100 руб. за бутылку.

Победил, естественно, более сильный. Но не до конца. В 2017 году акциз на крепкий алкоголь вырастет только на 4,6% (с 500 до 523 руб. на литр), что ниже нынешнего уровня инфляции. А сейчас еще выясняется, что Минэкономразвития не складывает оружия и собирается протолкнуть снижение водочного акциза в казенный «перечень институциональных мер поддержки экономики». Шансов, конечно, мало, но давайте оценим порыв.

Между двумя крайностями лежит вовсе не истина, а проблема. Так сказал когда-то один иностранный мыслитель, и применительно к нашим делам определенно попал в точку. Проблема — в том, что чем дороже казенная водка, тем больше появляется неказенной.

Снова и снова вздувать официальные водочные цены — значит поощрять черный рынок. Это чувствует даже Министерство финансов, которое в реальном исчислении спиртовой акциз фактически снизило, пусть и символически. Зато акцизы на бензин и особенно на табак с нового года увеличило весьма резко. Вероятно, будучи уверенным, что уж тут-то гражданам деваться некуда — заплатят, как миленькие, сколько запросят.

Надо сказать, что знатоки табачного рынка этой уверенности не разделяют, сообщая о стабильном росте продаж контрабанды и контрафакта и расходясь между собой только в оценках скорости этого процесса.

А тем временем «государевы прибыльщики» демонстрируют творческий подход на всех участках, где у граждан можно вырвать хоть какие-то деньги.

Часть акцизной выручки с водки теперь пойдет в специальный премиальный фонд для тех регионов, начальники которых будут особенно удачливы в отлове теневых алкогольных торговцев и производителей.

Остроумно придуман и удачно внедрен сбор за будущий капремонт, вся прелесть которого в том, что деньги с людей взимаются сейчас, а хоть какие-то обязательства, если вообще на кого-то лягут, то в лучшем случае на какие-то следующие поколения наших руководителей.

Не забудем, что в резерве главного командования есть еще и оружие, которому приписывается особая мощь, — прогрессивный подоходный налог. Совсем уж в трудный час можно и его пустить в ход. Ну, а пока спокойно и быстро растет налог имущественный, опирающийся на начальственную уверенность, что обладание квартирой или домом уж точно не скроешь. Хотя на самом-то деле возведение не зарегистрированного и как бы не существующего жилья принимает сейчас массовый характер, особенно в провинции. Просто руководству это еще не показали по телевизору.

Несмотря на все эти шероховатости, может показаться, что замещение нефтедоходов деньгами, выжимаемыми из простых граждан, идет широко, мощно и с немалым успехом.

Если сравнить с тем, что было лет десять назад, так оно и есть. Но заглядывая в более далекое прошлое, замечаешь, насколько ослабела начальственная рука.

Да, в 2006-м все акцизы, вместе взятые, принесли 2,5% доходов консолидированного бюджета России (включающего денежные поступления на все уровни бюджетной системы), а за 10 месяцев 2016-го — уже 5,1%. А в новом году госфинансисты надеются поднять эту долю примерно до 6%, если не больше. За те же 10 лет доля НДФЛ в консолидированных госдоходах безо всякого повышения ставки увеличилась с 8,8% до 10,7%.

О том, что прогрессивный налог, влекущий массовый уход доходов в тень, не увеличит, а сократит поступления, говорить не буду. Пока еще нет предмета. Лучше вернемся к водке и подивимся, как низко пала ее государственная роль.

Итак, в 2016-м все акцизы (среди которых водочные доходы составляют лишь часть, и далеко не большую) принесут казне меньше 1,5 трлн руб. И видно, что дальнейший их рост все явственнее упирается в естественные ограничители. Инстинктивно воспринимая притязания властей как чрезмерные, народ переключается на всевозможные теневые альтернативы.

Так было не всегда.

В 1913-м одна только водочная монополия принесла государственному бюджету больше четверти его доходов. Сохрани она прежний свой вес, то сколько бы дала казне сегодня? По охвату источников дохода тогдашний госбюджет был пошире, чем нынешний федеральный (около 13,5 трлн руб.), но поуже, чем нынешний консолидированный (около 27 трлн руб.) Думаю, не сильно ошибусь, если скажу, что играй водочные доходы такую же роль, как при царизме, они приносили бы сейчас 4—5 трлн руб. в год.

Советская власть тоже была невозможна без водки. По крайней мере, на длительных отрезках времени. В 1984-м водочные продажи давали одну шестую часть всего советского товарооборота.

В наши дни, в 2015-м, объем розничного товарооборота составил 27,5 трлн руб. Делим на шесть и получаем 4,5 трлн руб. — примерно тот же масштаб, что и при царизме.

При обоих прежних наших режимах водка действительно спасала бюджет и была хоть и не единственной, но одной из наиважнейших опор государственной мощи. А сейчас, даже вместе с табаком и бензином, она эту роль сыграть не может.

Все-таки другая страна. Другая экономика. Другие возможности и другие привычки у людей. Сколько бы мы ни говорили, что вернулись старые времена, надо делать поправку на то, что вернулись они не совсем.

Архаичные рецепты добывания денег работают все хуже, хотя и применяются все настойчивее. Базовый для демократических режимов принцип no taxation without representation (никаких налогов без представительства) у нас не признается. Власти всех уровней считают налогообложение подданных чем-то вроде сбора феодальных податей. Всерьез советоваться с ними, как потратить их деньги, не только унизительно, но, пожалуй, и чревато потерей начальственной должности.

В таких координатах вполне рациональное с виду желание госфинансистов свести доходы с расходами не встречает в массах никакого понимания. Оно воспринимается как нечто антиобщественное и убеждает людей еще усерднее прятать свои доходы и траты от учета и обложения.

Водка — лишь одна из жертв этого пассивного противодействия. Вернуть ей былую государствообразующую роль уже нельзя. Даже наверху это начинают понимать.

Сергей Шелин