«Вон настоящий Фриц идет!»

9 ноября исполняется 30 лет со дня падения Берлинской стены. Это событие стало символом окончания «холодной войны» и исторического примирения русского и немецкого народов. Ведь именно благожелательная позиция Михаила Горбачева помогла Германии мирно объединиться. Такого мнения придерживается известный немецкий телевизионщик Фриц Пляйтген, который ровно 30 лет назад выходил в прямой эфир с улиц ликующего Берлина. Этот немец отлично знает нашу страну — в 1970-е годы он первым из западных тележурналистов открыл корпункт в Москве. Ему давал интервью Брежнев, читали свои стихи Евтушенко и Вознесенский, а Пугачева специально для него исполняла свой хит «Арлекино».

Чем сильнее человек любит свое дело, тем он дольше живет и моложе выглядит. Это наблюдение не претендует на статус научной истины, но в случае с Фрицом Пляйтгеном оно справедливо на все сто процентов. В свой 81 год он меньше всего похож на пенсионера: прямая спина выдает в нем прирожденного лидера, спокойствие и плавность в движениях — силу характера, а ясные глаза — постоянную работу мысли.

Наша беседа проходила в библиотеке Гете-Института в Санкт—Петербурге. Господин Пляйтген рассказывал историю своей жизни настолько захватывающе, что посетители, отложив в сторону книги, начинали его заворожено слушать.

— Простите, ваш материал выйдет на русском или немецком? — обратился ко мне уже после интервью молодой немец с романтично ниспадающими на плечи белыми локонами.

— На русском.

— Очень жаль. Я бы с удовольствием почитал. Пока слушал вас, все сидел и думал, кто это такой. А потом вспомнил: «Я ж его в детстве по телеку видел!». Россия, Америка, ГДР… Откуда он только ни вел репортажи!

Действительно, профессиональный путь Фрица Пляйтгена — мечта любого журналиста. Во времена «холодной войны» он работал по обе стороны «железного занавеса», освещал такие исторические события, как Шестидневная война на Ближнем Востоке и падение Берлинской стены, и общался с известными личностями — канцлером ФРГ Вилли Брандтом, американским президентом Рональдом Рейганом и немецким писателем Генрихом Беллем. Но, пожалуй, самой яркие страницы его журналисткой биографии связаны с Россией — страной, которая вошла в его жизнь еще в детстве.

«Во время бомбежек наш дом шатался, как корабль во время шторма»

Фриц Пляйтген родился 23 марта 1938 года на Западе Германии. Вскоре семья переехала в Эссен, где его отец получил работу на заводе Круппа, выпускавшем оружие для вермахта. Этот город уже в начале войны стал мишенью для американской и британской авиации. Вой сирены и языки пламени — вот первые детские впечатления господина Пляйтгена.

— Во время бомбежек наш дом шатался, как корабль во время бури, — рассказывает он. — Спали мы в одежде, чтобы в любой момент сорваться и побежать в подвал. Я был нервным ребенком и всегда с ужасом смотрел на лица взрослых. «Видимо, случилось что-то ужасное, раз такие большие люди так сильно боятся», — думал я. Помню, как снаряд залетел прямо в наш дом — мы выбрались только потому, что папа вместе с какими-то людьми успел потушить пожар. Когда же мы вышли наружу, вся улица утопала в огне…

Вскоре семью Пляйтген отправили в эвакуацию в Силезию, которая сегодня входит в состав Польши. Акт гуманизма? Нет, скорее холодный расчет. Нацисты спасали большие семьи, чтобы дети впоследствии могли воевать за рейх. Как бы то ни было, в Силезии царили мир и покой, но вскоре с Востока на Запад потянулись колоны беженцев.

— Это были ужасные сцены, — вспоминает журналист. — Стояли лютые морозы — минус 25-30 градусов. Из-за нескончаемого потока людей улица стала гладкой, как стекло: женщины, дети, старики и лошади падали прямо у нас на глазах. От беженцев мы слышали, что линия фронта подходит к нам все ближе, но по радио говорили, что немецкая армия одерживает одну победу за другой. Поэтому члены моей семьи долго не могли решить, как быть дальше. Но внезапно поток беженцев иссяк, и тут в нашу деревню вбежала какая-то женщина с криком: «Русский пришли!».

Семья Пляйтген сразу же помчалась на ближайшую станцию и запрыгнула в поезд, который шел на Запад. Но в Берлине очередная бомбежка вынудила их сделать остановку.

— Мы укрылись в бункере, — продолжает господин Пляйтген. — А когда вернулись в поезд, то поняли, что наши вещи украли. Воры не пощадили даже пуговицы — такая тогда царила паника!.. Но вскоре мы приехали в американскую зону оккупации и почувствовали себя в безопасности, ведь на нас впервые за долго время не падали бомбы. Американцы хорошо относились к немецкому гражданскому населению. Когда вся Германия лежала в руинах, США и Великобритания помогали нам с продуктами. И это привило мне чувство благодарности к американцам и англичанам. Они ведь подарили нам демократию. Да, мы не можем считать себя «демократическим эталоном», но я уверен: демократия — лучшая форма правления.

Те детские впечатления воспитали во Фрице Пляйтгене и другое важное качество — умение искренне сострадать жертвам войны. Поэтому он с пониманием относится к мотивам Ангелы Меркель, которая в 2015 году широко распахнула двери для беженцев из Сирии.

— С таким историческим опытом мы, немцы, просто обязаны заботиться об этих людях, — считает он. — Беженцы ведь приезжают к нам не ради красивой жизни — в их странах льется кровь, там царит ужасающая бедность. Знаете, я благодарен нашему канцлеру — госпожа Меркель смогла показать миру новое лицо Германии. Раньше мы нападали на другие страны, а теперь помогаем тем, кто в этом действительно нуждается. Как человек, переживший войну, я испытываю стойкую неприязнь ко всем, кто призывает к агрессивным действиям и обвиняет другую сторону в разных грехах. Ведь в любую войну самую высокую цену платят именно мирные жители.

Решение о командировке в Москву принял Бисмарк

Свою профессиональную карьеру Фриц Пляйтген начал рано — в 14 лет он уже подрабатывал спортивным журналистом в одной из региональных газет. Вскоре его заметили сотрудники крупнейшей в стране телерадиокомпании и пригласили в Кельн. Пляйтген немного поколебался — как истинный газетчик, он не считал телевизионщиков настоящими журналистами. Тем не менее, он согласился и уже через год работы — в 1964-м — отправился в свою первую зарубежную командировку в Париж.

— Я освещал работу НАТО, — вспоминает господин Пляйтген. — Тогда я полностью разделял западную точку зрения на Россию. СССР казался нам «империей зла», от которой нам предстояло защищаться… Впрочем, это была не единственная интересная командировка. В 1967 году на Ближнем Востоке началась Шестидневная война. Так я оказался в Египте. И хотя большинство репортеров подвергались цензуре, мы с коллегами добывали уникальный материал, который попадал в мировые СМИ.

Вскоре после своего возвращения домой Фриц Пляйтген получил весьма необычное предложение. В то время над Европой уже вовсю кружили первые «ласточки» разрядки, а Вилли Брандт делал первые робкие шаги навстречу странам соцлагеря. Тогда телеканалом ARD руководил Клаус фон Бисмарк, потомок «железного канцлера» — он считал, что западногерманское телевидение должно открыть свой корпункт в Советском Союзе.

— В тот момент я мало что понимал в России, но я был молод и женат, — улыбается господин Пляйтген. — К счастью, моя жена тоже отличалась предприимчивостью. И вот, поздней осенью 1969 года мы сели в спортивную машину и помчались в восточном направлении…

Когда Фриц Пляйтген ехал через ГДР, у него на хвосте все время висели автомобили местных спецслужб. В Польше повсюду виднелись плакаты о советско-польской дружбе, но на заправке его часто отказывались обслуживать, когда слышали русскую речь. И только когда на одной из заправок Пляйтген выругался по-немецки, хозяин спросил его: «Что же вы сразу не сказали, что немец? Мы русских не любим — они нас оккупировали и дали уничтожить Варшаву».

— Я въехал в Москву в дождливый ноябрьский вечер по той самой дорогой, по которой шли Гитлер и Наполеон, — вспоминает наш герой. — Дома были освещены слабо, и все вокруг казалось серым. Советские люди относились к нам очень дружелюбно. Вот только жили они скромно — им часто недоставало элементарных товаров. Конечно, мы могли ходить в специальные валютные магазины, но даже этого иногда не хватало. Однажды жена мне сказала: «Поехали в ближайший супермаркет!» Мы сели в машину и отправились… за 1100 километров от Москвы. Супермаркет находился в Хельсинки, и назывался он «Стокманн».

«Давно вас не видел, уважаемый господин Фриц!»

Впрочем, дефицит товаров расстраивал господина Пляйтгена гораздо меньше цензуры. Да, он получил право основать в Москве первый корпункт западного телевидения, но едва ли не каждый свой чих ему приходилось согласовывать с чиновниками. Немецкому журналисту даже запрещали иметь своего оператора — съемочную группу обычно предоставляло информагентство «Новости». И, наверное, господин Пляйтген так бы и работал в условиях жесточайшей цензуры, если бы не один случай.

— В 1971 году президент Франции Жорж Помпиду приехал с визитом в Союз, — рассказывает он. — Я отлично помню этот день. Военный аэродром под Минском. Мы, журналисты, стоим за ограждением и ждем высокого гостя. Вдруг приземляется какой-то французский самолет. Брежнев думает, что это Помпиду, и выходит его встречать вместе со всем Политбюро. Но вскоре выясняется, что прилетел самолет с журналистами, и генсеку придется еще подождать. Я понимаю, что это шанс, лихо перескакиваю через ограждение и подхожу к Брежневу. «Готовы ли вы встретиться с Ричардом Никсоном?» — спрашиваю я. Он говорит, что да. Тогда я задаю главный вопрос: «Как вы можете встречаться с президентом США? Он ведь бомбит ваших вьетнамских союзников!». На это Брежнев отвечает: «Вьетнам далеко». Значит, думаю я, для него компромисс с американцами важнее, чем верность союзникам.

Это было первое интервью, которое Леонид Брежнев дал иностранному журналисту. Жаль только, что оператор господина Пляйтгена оказался не столь рисковым парнем, предпочтя законопослушно простоять за ограждением во время той легендарной беседы. Хорошо еще, что французские коллеги успели заснять ее концовку.

Как бы то ни было, интервью с генсеком сыграло позитивную роль в журналистской судьбе господина Пляйтгена. Фотография, на которой высоченный немец (рост 191 см.) беседует с Брежневым, облетела все советские газеты — от «Правды» до «Известий». Теперь советская номенклатура относилась гораздо лояльнее к его работе. «А-а-а, это тот самый корреспондент, который взял интервью у Леонида Ильича», — одобрительно говорили чиновники.

— Кстати, с Брежневым мы потом виделись еще не один раз, — продолжает свой рассказ господин Пляйтген. — Одна из таких встреч произошла в Америке в присутствии президента Никсона. Брежнев меня узнал, окликнул, и мы с ним какое-то время стояли и разговаривали. Леонид Ильич меня отлично понимал — я тогда еще неплохо говорил по-русски. Впрочем, сам Брежнев говорил немногим лучше меня (улыбается). После той беседы я попробовал задать вопрос Никсону по-английски. Но тот подумал, что я из советской делегации, оскорбился и ушел… Брежнев же всегда узнавал меня при встрече, но никак не мог запомнить мою фамилию: «Давно вас не видел, уважаемый господин Фриц!».

Пляйтген считает, что его имя во многом помогло ему приобрести популярность в Москве, хотя изначально прогнозы на сей счет были не столь радужные.

— Для русских Фриц — почти синоним к слову «фашист», — улыбается журналист. — Еще перед поездкой в Россию моя учительница русского языка предупреждала: «Представляйтесь лучше Фридрихом. Фриц для них — это немец-убийца». Я ее не послушался, и это сослужило мне добрую службу. Когда я говорил: «Меня зовут Фриц», все были сначала в ужасе. Но после беседы со мной люди удивлялись: «Надо же! Вы, оказывается, такой милый и добрый». Бывает, идешь куда-нибудь по улице и слышишь за спиной: «Вон настоящий Фриц идет!».

«В Германии говорят о налогах, а в России — о высоком»

Важнейшими героями репортажей Пляйтгена в 1970—1977 годах были диссиденты. Андрей Сахаров, который казался ему чуть ли не богатырем, оставил впечатление на удивление миролюбивого, вежливого человека с тихим голосом. Еще больше немецкого корреспондента поразила Лариса Богораз, которая в августе 1968 году протестовала на Красной площади против подавления «пражской весны». На вопрос: «Почему вы не уедете в Израиль?» эта хрупкая женщина отвечала: «Понимаете, Россия — моя страна. Я люблю эти деревни, эти леса, этих людей, их скромность».

Но, пожалуй, главным человеком для Фрица Пляйтгена в СССР стал германист, писатель и правозащитник Лев Копелев, близкий друг Генриха Белля.

— О, это была ходячая энциклопедия! — восклицает журналист. — Прямо как Google сегодня: только интернет-поисковик часто дает ложную информацию, а Копелев никогда не ошибался. В нем удивительным образом сочетались патриотизм и космополитизм. Еврей по национальности, он считал русский язык и литературу своими. При этом во время войны Копелев постоянно говорил: «Изнасилования и грабежи подрывают достоинство Красной армии — с ними нужно решительно бороться!» И это говорил смелый солдат, воевавший против фашизма.

Однажды Лев Копелев дал своему немецкому другу важный профессиональный совет: «Тебе не дают снимать быт обычных людей? Не беда! Договаривайся о встрече с деятелями культуры — через их творчество ты сможешь рассказать о жизни советских граждан». Господин Пляйтген прислушался к его совету — так появилась серия портретных интервью о представителях советской интеллигенции. Среди них — режиссер Юрий Любимов, поэты Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина и писатели Юрий Трифонов и Валентин Распутин.

— Мы в Германии обсуждаем налоги и автомобили, а русские любят поговорить о вечном, — рассказывает Фриц Пляйтген. — При этом интеллектуалы в России идут на контакт охотнее, чем на Западе. Я мог приехать в Переделкино и спросить: «Где живет товарищ Евтушенко?». Мне охотно давали адрес. Я приходил, представлялся, и чрез некоторое время мы уже пили чай и водку…

Среди советских литераторов одно из самых ярких впечатлений произвел писатель Валентин Распутин. Когда Пляйтген приехал в Иркутск, «певец русской деревни» находился в тяжелейшей депрессии, заперся и никого к себе не пускал. Но гость из Германии с истинно немецкой методичностью добивался с ним встречи каждый день. Растрогавшись, Распутин согласился поездить с ним по деревням и показал Байкал.

Другой герой популярного репортажа Фрица Пляйтгена — это Владимир Высоцкий, которого московский корреспондент ARD открыл для западногерманской аудитории.

— Это был уверенный в себе, самобытный человек, который не совсем не пытался понравиться иностранным корреспондентам, — вспоминает журналист. — Он просто хотел, чтобы его оставили в покое. Себя он считал голосом простого народа. Его баллады, даже самые дерзкие, слушали все, включая кгбшников. Я взял у него длинное интервью в Театре на Таганке — в тот день он играл Гамлета.

Но самым неожиданным получилось знакомство с восходящей звездой советской эстрады Аллой Пугачевой. Несмотря на то, что ее песни тогда пела вся страна, господин Пляйтген ни разу не видел ее по телевизору. И это обстоятельство сыграло с ним веселую шутку.

— Пугачева должна была выступать в Доме литераторов, но я по какой-то причине опоздал, — вспоминает мэтр журналистики. — Публика уже начинает покидать зал, и тут ко мне подходит мой русский коллега: «Слушай, можешь отвезти домой вон ту даму домой?» Я, конечно, соглашаюсь. В машине я говорю своей попутчице: «Жаль, что я так и не познакомился с Аллой Пугачевой». А она мне: «Я и есть Алла Пугачева». «Каждый может о себе так сказать, — говорю ей недоверчиво. — Не могли бы вы спеть „Арлекино“?» И пока мы ехали, она пела мне в такси «Арлекино».

Живой интерес к русской культуре и искреннее желание улучшить отношения между СССР и ФРГ помогли господину Пляйтгену найти много друзей в Советском Союзе. Вечеринка по случаю его отъезда в 1977 году стала легендарной. Немецкий журналист снял пароходик и всю ночь катался по Москве-реке с известными деятелями культуры. Вознесенский, Любимов — все были на палубе, а Булат Окуджава даже пел свои песни.

«Ты только не говори о немецком единстве»

За время работы в СССР Фриц Пляйтген снискал славу дипломата — он поддерживал контакты как с партийными аппаратчиками, так и с диссидентами. Ярый поклонник Вилли Брандта, он видел свою миссию в продвижении «восточной политики» канцлера-миротворца. Поэтому, когда у боссов телеканала WDR встал вопрос о том, кого отправлять корреспондентом в Восточный Берлин, они сразу же остановились на кандидатуре Пляйтгена. Так, звезда немецкой журналистики проработал с 1977 по 1982 годы в «первом немецком государстве рабочих и крестьян».

— Знаете, у ГДР и СССР были и сходства, и различия, — делится своими наблюдениями господин Пляйтген. — Да, коммунистический режим существовал в обеих странах. Но в России система была русской, а в ГДР — прусской. То, к чему в Советском Союзе относились легко, в Восточной Германии исполнялось с истинно прусской дисциплиной и часто доводилось до гротеска. Но ГДР находилась в тени своего соседа ФРГ, и люди хотели жить так, как по ту сторону Берлинской стеной.

Каждый день Фриц Пляйтген видел это монструозное сооружение. Но если бы ему тогда сказали, стена скоро падет, он бы только недоуменно пожал плечами. Настолько несокрушимой казалась бетонная конструкция, охраняемая гдровскими пограничниками.

К осени 1989 года господин Пляйтген занял руководящий пост в западногерманской телерадиокомпании WDR. Но когда тысячи восточных немцев вышли на улицы с плакатами «Мы один народ», он сразу помчался в Берлин. И 9 ноября — в день падения стены — он постоянно выходил в прямой эфир. Можно сказать, что это счастливое событие западногерманская аудитория увидела во многом его глазами.

— Честно говоря, я не мог в это поверить, — признается господин Пляйтген. — Я много общался с восточногерманскими диссидентами и постоянно слышал от них: «Ты только не говори о немецком единстве! Мы ведь не знаем, чем все может закончиться». В том же 1989 году в Китае жестоко подавили восстание на площади Тяньаньмэнь. У нас тоже могли вывести танки на улицы, но, к счастью, до стрельбы дело не дошло. Вообще, мирное объединение Германии и Европы — это во многом заслуга одного человека. Он родом из СССР, и зовут его Михаил Горбачев. Я убежден, что немцы должны быть благодарны России за объедение Германии, равно как и за освобождение от нацизма.

Кстати, судьба подарила Фрицу Пляйтгену встречу с Горбачевым при весьма драматических обстоятельствах. В 1991 году он снял репортаж о том, как несколько детей умерли от рака в Перми. Эта трагедия настолько потрясла немецкого журналиста, что он решил построить клинику. Но поскольку в той атмосфере хаоса деньги могли попасть в руки бандитов, Пляйтген решил обратиться за советом к самому Горбачеву. Вот только на прием к советскому лидеру он попал… в его последний рабочий день.

— Когда мы въезжали в Кремль, у меня было ощущение, что все вокруг разваливалось, — рассказывает журналист. — Когда я вошел в кабинет Горбачева, ковры уже лежали свернутыми. Сам Горбачев показался мне довольно собранным и дружелюбным — он меньше всего напоминал человека, который теряет власть. «К сожалению, у меня есть только 45 минут, — сказал он мне. — Потом у меня разговор с Борисом Николаевичем Ельциным, и я не знаю, буду ли после него президентом Советского Союза». Я спросил: «А что с вами будет?» На это он ответил: «В Конституции не сказано, что будет с президентом, который потерял свою страну». Естественно, я не стал его спрашивать о клинике, а просто пожелал удачи.

Вечером того же дня господин Пляйтген увидел в новостях, что лидеры России, Украины и Белоруссии договорились об упразднении СССР. Он сразу отправился на Красную площадь, ожидая увидеть какую-то помпезную церемонию.

— Но площадь была абсолютно пуста, — наш герой до сих пор говорит об этом с удивлением. — И вот часы на Спасской башне бьют десять. Два человека выходят на крышу и меняют красный флаг СССР на бело-сине-красный триколор Российской Федерации. Вокруг меня ни души. Только две пожилые женщины убирают снег перед мавзолеем Ленина и японские туристы фотографируют. Так закончилась 70-летняя история Советского Союза.

В 1990-е Фриц Пляйтген продолжал приезжать в Россию — в основном по делам пермской клиники. К тому времени он стал кем-то вроде «немецкого Эрнста» — с 1995 по 2007 годы он возглавлял телерадиокомпанию WDR. Но и во время работы на медиа-корпорацию, и после выхода на пенсию господин Пляйтген продолжал с замиранием сердца следить за развитием российско-германских отношений.

— То, что сегодня происходит между нашими странами, — просто катастрофа! — возмущается он. — Я не припомню, чтобы во время «холодной войны» ситуация была настолько плачевной. В странах Балтии стоят немецкие солдаты, делегированные туда блоком НАТО. Западные и российские самолеты летают со сверхзвуковой скоростью рядом друг с другом. Одна маленькая неосторожность — и дело может закончиться трагедией, как это уже произошло в Турции в 2015 году. Я не знаю, как мы будем выходить из этого кризиса. Ясно только одно — в сложившейся ситуации виноваты обе стороны. Поэтому каждый должен мести метлой перед своей собственной дверью и думать о том, как исправить свои ошибки. Только это может стать предпосылкой для возвращения нормального диалога. А такой диалог нам срочно нужен, ведь Россия — это часть Европы.

Михаил Тюркин