Путин перегнул с методами

Когда три недели назад я написал текст о том, что итоговый результат определен на уровне 67% на 75%, большое количество людей стало спрашивать, откуда я это взял, и утверждать, что это решительно невозможно. Между тем, это было совершенно очевидно, если иметь в виду конструкцию плебисцитарного режима.

1. Плебисцитарный президент не может получить менее 50% голосов всех имеющих право голоса. Путин позже назвал это «абсолютным большинством».

2. Эта планка уже была установлена в 2018 году. Так что же — в 2020 году Путин хуже, чем в 2018-м?

Дальнейшее понятно — в какой-то момент были видны попытки чуть притормозить, но машину в этот раз пришлось собирать очень быстро, а за неделю беготни она успела здорово разогнаться. Так что скрутить счетчик уже никто не мог — отсюда итоговые 65% на 78%, итого 50%+ от всех с правом голоса.

Между тем, спорившие со мной люди, разумеется, во многом правы. Все доступные нам опросы давали примерно одну и ту же картину — примерно треть за, примерно треть против (кажется, их стало больше к концу кампании) и треть нейтрально-скептична. Опросы ВЦИОМ давали 61/21 от намеренных голосовать. И даже совершенно дикие и ни на чем не основанные прогнозы давали 70% голосования за реформу при явке 54%. Теперь эти несчастные люди будут объяснять, как их передовые методы прогноза не учли «эффект любви к Путину» и прозевали 14 миллионов голосов.

Сейчас появляются статистические оценки по фальсификации, которые ставят под сомнение до трети голосов «за». На мой взгляд, они могут быть несколько завышены из-за сложности разделить административное принуждение и прямые вбросы статистическими методами, однако это не так важно. Вряд ли хотя бы один человек в стране остался так или иначе не охвачен информационной кампанией Кремля в этот раз. Она дала 40-45% голосов всего электората. Все, кто решили не голосовать «за», приняли осознанное решение, по тем или иным причинам — кто-то голосовал «против», кто-то вообще решил не ходить.

Это и есть примерно тот расклад, который просматривался все время — путинское ядро размером в треть населения плюс где-то половина или чуть меньше от нейтралов, которых удастся так или иначе мобилизовать. С другой стороны — 30-40% достаточно жестких противников реформы и еще 15-20% безразличных.

Политически теперь важны две вещи.

Во-первых, символическая операция путинских плебисцитов всегда состоит в том, чтобы трансформировать эти показатели в инструмент морального давления, выдать свою «расширенную треть» за «подавляющее большинство». С одной стороны, это давление на элиты и бюрократию — после двух неудачных лет Путин испугался, что они начнут сомневаться в его способности управлять системой. С другой стороны, это давление на ту самую скептичную середину, которую Путин постепенно теряет, и на часть оппонентов, которые, по идее, сейчас должны видеть картину как «ну да, 78% — это перебор, но две трети точно есть». Если это восприятие возобладает, то это удачный результат для Путина.

Однако с методами он перегнул, и удастся ли отделить цифры от сомнительных способов их достижения — неизвестно. Стоит помнить, что значительная часть этой атакуемой группы является активными пользователями Интернета — борьба за ее интерпретацию итогов плебисцита будет проходить в самое ближайшее время прямо здесь.

Во-вторых, Путину удалось перехватить уходившую из его рук повестку с помощью этого голосования. Как я много раз говорил, вопрос «зачем ему вообще нужен плебисцит для этих поправок» не имеет смысла — именно плебисцит и был нужен в первую очередь, поправки только тема к плебисциту. Плебисцит позволил на полгода захватить пространство, озадачить аппарат, втянуть миллионы людей — в общем, это беспроигрышная идея.

Вопрос, однако, в том, что будет дальше. В 2018 году гипермобилизация закончилась для Путина тем, что в его аккламацию было вовлечено огромное количество прежде безразличных людей; они сформировали ожидания и быстро оказались разочарованными. Именно поэтому пошли вниз его любимые рейтинги и началось отчуждение молодой и средневозрастной аудитории. Сейчас, если Путин резко не соорудит какую-то новую агрессивную повестку, произойдет то же самое. Сложно представить, чтобы внесенные в Конституцию странные поправки всерьез изменили жизнь в стране — если не считать десятка безумных законопроектов, которые мы теперь увидим.

Однако независимо от Путина в России созрел большой сегмент (не менее трети), заинтересованный в новом политическом предложении. Он сравнительно молод, наиболее активен и не приемлет перспективу консервации страны. От того, кто сделает ему предложение, зависит, станет ли он субъектом или будет и дальше изумленно наблюдать за чужими плебисцитами.

Григорий Юдин