Что будет с вашими органами после смерти?

Минздрав спустя почти семь лет опубликовал для общественного обсуждения доработанный проект закона о донорстве органов и их трансплантации. К предыдущему варианту документа у экспертов было много претензий, но в новом проекте почти все они были сняты. В частности, в отношении несовершеннолетних детей и совершеннолетних недееспособных граждан чиновники предусмотрели презумпцию несогласия. То есть — в течение часа после констатации смерти родителям должны сообщить об этом, и спросить их разрешения на посмертное донорство органов. Если связаться с родителями не удалось, если в течение последующих двух часов они не заявили о своем согласии в письменной форме, не дали четкого ответа, отказались или мнения двух родителей не совпадают, изъятие органов не допускается. Детей-сирот из списка потенциальных доноров вообще исключили, а вместе с ними и детей, чьи родители признаны недееспособными.

Однако в отношении совершеннолетних Минздрав продолжает настаивать на презумпции согласия: если вы при жизни не зафиксировали документально отказ от посмертного донорства, органы изымут по умолчанию. В этом случае медики тоже должны будут спросить мнение родных. Но если связаться с ними в течение часа не удастся или никто из родственников в течение последующих трех часов не напишет заявления о своем несогласии, покойного признают донором и начнут процедуру.

Авторы документа предусмотрели для россиян возможность проверить свой донорский статус, запросив информацию в регистре волеизъявлений — одной из четырех баз данных, которую предполагается создать. За принуждение к трансплантации вводится уголовная ответственность. Если законопроект примут, он вступит в силу с 1 июля 2021 года. Что нужно знать о посмертном донорстве, и почему для чиновников от здравоохранения так важна презумпция согласия, рассказал «Росбалту» главный трансплантолог Минздрава, директор ФГБУ «Национальный медицинский исследовательский центр трансплантологии и искусственных органов имени академика Шумакова» Сергей Готье.

— Есть несколько способов учета прижизненного волеизъявления граждан. В США, например, при получении прав человека спрашивают, согласен ли он быть донором, и делают соответствующую отметку. Но поскольку презумпция согласия исторически считается более прогрессивным и гуманным способом, в России выбрали именно его. Такой же модели придерживаются большинство стран Европы: Испания, Франция, Италия, Бельгия, Польша, Венгрия, Чехия, Белоруссия. Долгое время в Германии трансплантация была организована по принципу испрошенного согласия родственников. Сейчас и они перешли на презумпцию согласия. Главное, на чем настаивает Минздрав, — чтобы прижизненное волеизъявление было где-то зафиксировано. Для этого предлагается создать специальный регистр.

— Но почему тогда не сделать наоборот: хочешь быть посмертным донором, пойди и напиши заявление?

— В регистре можно зафиксировать как несогласие, так и согласие. Главное — иметь систему. Если человек не хочет быть донором, он должен пойти и записать себя в соответствующую базу, которая потом будет доступна медикам. И когда после его смерти врачи откроют регистр, то увидят, что Иванов Иван Иванович при жизни выразил свое несогласие на посмертное донорство. Если человек по какой-то причине этим вопросом не озаботился, он будет считаться согласным. Он совершеннолетний, имеет право поступать так, как ему заблагорассудится, то есть — осуществлять свои гражданские права.

— Есть ли вообще понимание того, сколько людей сегодня стоит в листе ожидания донорских органов?

— Дело в том, что мы можем только примерно судить о количестве пациентов, нуждающихся в трансплантации. Точнее всего можно говорить о потребности в донорской почке, поскольку она складывается на основе данных о пациентах, которые находятся на диализе. В нашей стране таких — около 45 тысяч человек. Из них только 1/3, может чуть больше, не имеют противопоказаний к трансплантации почки. К таковым относятся туберкулез, онкология, инфекционные заболевания, которые невозможно вылечить, запущенные формы сахарного диабета в пожилом возрасте, распространенный атеросклероз. Людей, которые не имеют никаких противопоказаний, около 15 тысяч. Это и есть потенциальная потребность в трансплантации. Реально выполнять 8-12 тысяч операций в год. Это не только минимизирует риск смерти от почечной недостаточности. Это способ вернуть пациенту физическую активность, способность к деторождению — для женщин.

— Сколько людей умирает, не дождавшись пересадки?

— Сейчас у нас нет точных данных о том, сколько вообще людей страдают от заболеваний, приводящих к необходимости трансплантации. По сердечной недостаточности мы можем судить только приблизительно, исходя из американской статистики, где в год пересаживают около 1,5-2 тысяч сердец на 330 млн населения. Можно предполагать, что в России потребность вдвое скромнее — около тысячи. Естественно, сейчас людей, у которых есть направление на пересадку органов и которые стоят в листе ожидания, значительно меньше. Например, в этом году мы проведем около 300 операций. Это треть национальной потребности в пересадке сердца.

Если говорить про почки, здесь у нас больше возможностей. В прошлом году мы провели 1,3 тысячи операций. Сами понимаете, если мы хотим делать хотя бы 10 тысяч трансплантаций в год, этого маловато. Потому что параллельно растет количество пациентов на диализе, то есть — потенциальных реципиентов донорской почки. Наша задача обеспечить процесс возврата людей с диализа, чтобы на процедуру попадали лишь те пациенты, которым помочь трансплантацией почки нельзя.

— Чего сейчас не хватает: врачей, центров, органов?

— Основная причина — достаточно недавнее начало работы по интенсификации трансплантационной помощи в России. За последние 10 лет число центров трансплантации в стране выросло с 28, которые, в основном, занимались пересадкой почки, до 62. Только 10 из них находятся в Москве, остальные распределены по стране. Количество операций тоже выросло — примерно вдвое. Но это не тот рост, который удовлетворял бы реальную потребность. Основная причина такой инертности развития — отсутствие организационных решений. Что я имею в виду? Донорские органы, которые можно было бы получить от умерших, используются не в той мере, в которой нужно, чтобы обеспечить хотя бы половину национальной потребности в трансплантации. В тех странах, где мы считаем, система развита хорошо (Испания, Португалия, Франция, Швейцария, Австрия), частота донорских изъятий превышает 20-25 случаев на 1 млн населения в год.

Главная цель — как можно больше органов сохранить для трансплантации. Для этого существует множество разных методик восстановления функций органов. Это отдельное направление медицины, которое у нас в стране до 2015 года вообще не развивалось. Оно существовало только де-факто, на страх и риск главных врачей, которые были обязаны закрыть историю болезни, когда констатировали смерть. Но как система это направление совершенно не было организовано. Лекарства, расходники, работа врачей и медсестер не оплачивались вплоть до 2015 года. Лишь после того, как в ФЗ-323 внесли изменения, и эта деятельность стала классифицироваться как медицинская, на нее выделили федеральный бюджет. С этого момента число трансплантаций в стране стало расти на 200 случаев в год. Для России это все равно мало. Но в 2018 году мы наконец превысили суммарный барьер в две тысячи трансплантаций почек, печени, сердца, легких и других органов. Если бы в этой работе участвовали все регионы, все лечебные учреждения, которые имеют ресурс для органного донорства, эта цифра была бы значительно больше.

Кстати, возможность посмертного изъятия органов закреплена в законе 1992 года, по которому мы и сейчас работаем. В нем же прописана и презумпция согласия. Так что основное нововведение проекта не в этом. Разработанный Минздравом документ предполагает создание общероссийской системы, и гарантирует, что трансплантация и изъятие органов будут проводить не по желанию врачей, а по общему регламенту. Регистры, которые в нем прописаны, представляют собой механизм контроля отчетности о летальности и о том, почему каждый конкретный случай не был рассмотрен в качестве источника донорских органов.

— Куда нужно обращаться, чтобы заявить о своем несогласии?

— Можно сообщить о своем решении врачу в поликлинике, чтобы тот зафиксировал его в медицинской карте, или заверить заявление у нотариуса. Но, как правило, если случается какое-то несчастье, этой бумаги может при вас не быть. Поэтому, собственно, законопроект и предусматривает регистр прижизненных волеизъявлений. После их создания тот же врач в поликлинике должен будет внести ваше решение в соответствующий регистр и зафиксировать в электронной медицинской карте. Если человек не удосужился прижизненно зафиксировать свое решение, он по презумпции согласия становится донором. Если конечно его родные не выражают несогласие.

— Одна из претензий экспертов и общественников к предыдущей версии законопроекта заключалась в том, что в систему включили коммерческие клиники. Из новой версии эту норму убрали?

— Да, частные медицинские организации в систему включать не будут. В законе прописано, что вся эта работа рассчитана на федеральные и муниципальные учреждения.

— Чего вы ждете от принятия законопроекта?

— Я не думаю, что количество трансплантаций вырастет сразу вдвое. Важно заложить основы прозрачности этого процесса. У людей должно быть понимание, что их не «разберут на органы». Мы обязаны наладить эту работу так, чтобы минимизировать неадекватную реакцию со стороны отдельных граждан и СМИ. Тогда развитие трансплантационной помощи в России будет более эффективным.

Анна Семенец