Posted 1 апреля 2020,, 15:44

Published 1 апреля 2020,, 15:44

Modified 1 февраля, 01:17

Updated 1 февраля, 01:17

От «Берега» до «Покровских ворот»

1 апреля 2020, 15:44
Леонид Смирнов
Ушли от нас Юрий Бондарев и Леонид Зорин. Два писателя, фактически — два антагониста. Два больших человека.

Так случилось, что почти одновременно завершили свою земную жизнь два известных отечественных писателя — Юрий Бондарев и Леонид Зорин. Формулировка «завершили жизнь» здесь, пожалуй, наиболее уместна. Печаль наша светла — покойные дожили до мафусаиловых лет (оба родились в 1924 году, только Бондарев — весной, а Зорин — осенью), и жизнь их была успешной. Оба, окончив Горьковский литературный институт, всю жизнь занимались исключительно любимым делом — литературой, а Зорин до прошлого года вел Facebook.

При этом они — своего рода антиподы. Яркие представители двух противоположных течений или, можно сказать, «берегов» отечественной мысли: «славянофильски-державного» и «западнически-демократического».

Юрий Бондарев — герой войны. Минометчик, потом артиллерист, участник Сталинградской битвы, кавалер двух медалей «За отвагу». По-видимому, последний из живших писателей-фронтовиков (уж точно — из известных). 1924 год вообще «принес» больше всего писателей-фронтовиков, они еще (уже?) не попали в мясорубку лета 1941-го и дошли до Победы.

Публике больше всего известны два произведения Бондарева с «отчетливо-военными» названиями: «Горячий снег» и «Батальоны просят огня» (и созданные по его сценариям картины с одноименными названиями), и три романа с короткими заглавиями «Берег», «Выбор» и «Игра». Причем роман «Берег», о последних днях войны в Берлине, проникнут подлинно-гуманистическим пафосом, и был высоко оценен критиками всех направлений.

«Игра» же, написанная в начале 1980-х годов про современность, полна горького неприятия этой самой современности. В те годы позднего Брежнева-Андропова-Черненко вполне уместны были вопросы «Что с нами происходит?» и «Куда мы все катимся?» Но дать четкие ответы на них мало кому тогда удалось.

Бондарев категорически не принял перестройку и последовавшую за ней «революцию». Огромное количество наших граждан глубоко солидарны с ним в этом — и возглавляемый им в то время Союз писателей РСФСР винят разве что в нерешительности и мягкотелости. Под крылом СП РСФСР объединялось «почвенное» направление русской советской литературы, наиболее ярко представленное Василием Беловым и Валентином Распутиным, и пытавшееся перестройке противостоять. Это противостояние, как мы знаем, не удалось, но свобода пришла тогда в Россию в таком обличье, что очень многих преисполнила сочувствием к «почвенникам», а их молодые последователи сегодня, скорее, на коне.

Многих писателей-фронтовиков перестройка развела по разные стороны баррикад — вспомнить хотя бы Григория Бакланова, который вместе с Бондаревым учился в Литинституте. Но войну они отразили честно — и чем дальше, тем важнее именно этот факт. Перестройка не должна заслонять войну. Изменения в обществе — возможно, и резкие — еще случатся. А Вторая мировая война была уникальна — и такой, слава Богу, больше не будет. Современному юноше, который и перестройку-то не застал, но хочет знать и про войну, просто необходимо читать писателей-фронтовиков. Бондарев среди них занимает почетное место.

Леонид Зорин не воевал. На всех фотографиях он в очень сильных очках. Не лез в герои, не занимался ни публицистикой, ни, тем более, политикой, его практически не видели на трибунах. Многие зрители его пьес и фамилию драматурга-то не запомнили.

А еще Зорин гордился тем, что никогда не вмешивался в работу режиссера. За одним-единственным исключением: пожелал участвовать в подборе исполнителя роли Костика в «Покровских воротах», ведь Костик — автопортрет самого драматурга, приехавшего в молодые годы покорять Москву. (Здесь могут не без иронии заметить, что отобранному им Олегу Меньшикову Зорин по внешности-то уступал — ну, да это не беда).

Именно «Покровские ворота» — самое известное творение Леонида Зорина. Интеллектуальной публике также знакомы его пьеса «Медная бабушка», из жизни Пушкина, и «Варшавская мелодия» — небольшая пьеса для двух актеров, которая не сходит со сцены более полувека.

За эти пьесы — не политические, не диссидентские, не злые — автору очень крепко доставалось от советского литературного начальства. По свидетельству критика Станислава Рассадина, руководитель советского ТВ Сергей Лапин кричал на режиссера Михаила Козакова: «Такие картины делают только люди, сбежавшие в Тель-Авив или Америку! Вы с Зориным не можете сказать: «Долой красный Кремль!» и делаете такие картины. Это гадость!»

Сейчас можно только руками развести: Боже мой, за что! (как считал Рассадин, главное там — не «фиги в кармане», но «легкое дыхание», этот признак и привилегия внутренней свободы»).

Тем более не понятно, за что можно было запрещать «Медную бабушку» (имеется ввиду бронзовая статуя Екатерины II, нашедшаяся в хозяйстве у поэта, который намеревался ее продать). Но тезка императрицы, министр культуры Фурцева, не позволила сыграть Пушкина Ролану Быкову, сочтя его слишком некрасивым. Историк Натан Эйдельман тогда пошутил: «Ей бы хотелось, чтобы Пушкина сыграл Дантес». Но Быкову стало далеко не весело, это был страшный удар для него. Только через четыре года Олег Ефремов все-таки поставил «Бабушку» во МХАТе на Тверском бульваре и сыграл Пушкина сам: сходство несомненное, правда, с учетом возраста.

«Варшавская мелодия» была, пожалуй, наиболее «нелояльной», так как посвящена встрече молодого советского ученого и польской певицы, которым за 10 лет до того послевоенные сталинские порядки не дали соединиться, а теперь уже поздно… По данному поводу большой начальник кричал на режиссера Рубена Симонова: «Я не могу смотреть на эту гордую шляхетскую королеву и этого затурканного раба!»

Но, как вспоминал критик Бенедикт Сарнов, с этой вещью цензура обошлась в каком-то смысле «остроумно», изменив даже не одно слово, а всего одну букву. Когда Гелена предлагает Виктору отъехать с ней на одну ночь из Варшавы в соседний городок, он отказывается: «Нельзя, я же не один». Редактор изящно вписал одну букву: «Я уже не один». А это довольно существенно: фраза «Я уже не один» очевидно означает «Я женат, и я верный муж». А фраза «Я же не один», хоть и может иметь разные значения, но советскому-то зрителю не надо было объяснять: «С нами куратор из органов, да и вообще — «доброжелателей» хватит».

Из прозы Леонида Зорина очень любопытен роман «Злоба дня». В этой книге 1990 года под видом детектива (убийство знаменитого певца) наглядно показаны болячки позднего советского общества. Наподобие бондаревской «Игры», широкой известности этот роман, кажется, не сыскал — на иной взгляд, жаль.

Так что сейчас поминки «в обоих лагерях». Вряд ли у Бондарева и Зорина много общих поклонников. Но в своих направлениях они были мэтрами, и неравнодушному к судьбе нашей страны интеллектуалу полезно обратиться к их творчеству.

Леонид Смирнов