Испанцы сбрасывают ярмо и стрелы

Испания больше не может почитать генералиссимуса Франко. Это запрещено законом, принятым обеими палатами парламента. Найти и по-христиански похоронить тех, кто был убит в годы диктаторского режима, еще только предстоит. Испанские фалангисты, к слову, уже успели сделать это со своими соратниками. Иначе говоря, теперь предписывается чтить память жертв и не оправдывать палачей.

Историческая память может разделить нацию на два упершихся рогами лагеря. В Испании не случайно бушуют нерядовые, истинно иберийские страсти. Ведь речь идет о самом трагическом для этой страны событии ХХ века – гражданской войне 1936–1939 годов. Понять это нам, россиянам, несложно. Сложность в другом – в объяснении, почему эмоции хоть и иберийские, но небезоглядные, не взрывные.

Всякая революция – несчастье

Можно представить, какие страсти разгорелись бы, если бы у нас появился закон такого рода. Впрочем, даже без него напряженность присутствует. Книг по истории ХХ века – десятки, но многие отличаются субъективным авторским видением Октябрьской революции и Гражданской войны. Нередко факты подбираются и интерпретируются однобоко.

Перекосы – и в учебниках, и в наших умах. Не случайно перенесение и захоронение останков генерала Деникина было воспринято в обществе неоднозначно. Мы боимся и стесняемся своей истории, зачастую не готовы воспринимать всю правду, какой бы горькой и тяжелой она ни была. И не только правду Октября. По мнению политолога Александра Ципко, слабость современной России в отличие, кстати, от других бывших соцстран Восточной Европы в том, что у нас до сих пор нет согласия в обществе ни по одному кардинальному идеологическому вопросу. Нет единства в оценках места и роли России в европейской цивилизации, традиций российской государственности и нашего православного наследия, Октябрьской революции и последующего соцстроительства, красного и сталинского террора, перестройки и рыночных реформ начала 90-х.

«Русская революция, – писал Николай Бердяев, – есть великое несчастье. Всякая революция – несчастье... Слишком большое негодование против большевистской революции, слишком большое приписывание всякого злодейства большевикам есть результат идеализации революции, непреодоленной иллюзии, что революция может быть хорошей и благородной». При таком подходе, по мнению Бердяева, невозможно постичь смысл революции и духовно переживать ее трагический опыт.

Что у нас общего

Исторической памяти народа противопоказана избирательность. Она должна хранить и светлые, и печальные события. Нельзя, чтобы какие-то страницы истории канули в Лету по той или иной причине.

Выход – в понимании того, что не может быть одной-единственной правды, одной точки зрения. Нужна альтернативность. Власть, следуя сиюминутной политической конъюнктуре, во все времена старается ставить историю на службу своим интересам. Говорят, история – это политика, опрокинутая в прошлое. Разве не об этом свидетельствует конкретный пример: в госзаказе относительно стандарта основного общего образования по истории в разделе «Советская Россия – СССР. 1917–1991 годы» вообще не упоминается Октябрьская революция.

«Величие состоит не в том, – писал французский математик, физик, писатель и философ Блез Паскаль, – чтобы впадать в крайность, но в том, чтобы одновременно касаться двух крайностей и заполнять пропасть между ними».

Французам удается делать это. Достаточно вспомнить, как они достойно отмечают годовщину Великой Французской революции, во время которой были пролиты реки крови. Испанцам тоже удается, хоть и с трудом. Могут возразить: Испания и Россия – разные страны. Но ведь это как посмотреть. Наш исторический опыт в чем-то совпадает. Подобно России, Испания оказалась в стороне от Реформации, Просвещения и Промышленной революции, то есть интеллектуальных и социальных изменений, которые, как считается, сформировали фундамент либеральной демократии. Испания, как и Россия, была практически незнакома с демократией. Исключение составил непродолжительный период Второй республики (1931–1939 годы), во время которого хаотическая политика республиканцев привела к гражданской междоусобице, унесшей более полумиллиона жизней и закончившейся установлением франкистской диктатуры (1939–1975), одной из самых продолжительных в европейской истории. В Испании, как и в России, отсутствовали существенные предпосылки для преобразований, прежде всего для формирования здорового и активного гражданского общества, начиная от спортивно-оздоровительных групп и кончая религиозными и неправительственными организациями. Лишь треть граждан принадлежала к какой-либо добровольной ассоциации – столько же, сколько и в посткоммунистических странах.

Тем не менее, после смерти Франко Испания переместилась из категории «несвободные страны» в группу «частично свободные». А по результатам выборов 1977 года была объявлена свободной страной и с той поры таковой остается. По данным американской правозащитной организации Freedom house, Россия, напротив, переместилась из группы частично свободных в категорию несвободных – поближе к одиозным режимам в Пакистане и Иране. В чем же испанский секрет?

Договорная демократия? Есть такая

В Испании ее удалось утвердить не столько в результате конституционных конфигураций, сколько благодаря навыку и таланту конкретных политиков. Заключив в 1977 году «Пакт молчания», левые и правые договорились не воскрешать взаимные обвинения прошлого и предложили создать вместо очередной республики парламентскую монархию, а также восстановить права басков и каталонцев на автономию сразу же после принятия новой конституции. Все силы – от коммунистов до христиан – были брошены на то, чтобы с помощью компромиссов избежать раскола, который погубил Вторую республику и привел к гражданской войне.

После «Пакта молчания» был подписан «Пакт Монклоа» (так называется правительственная резиденция), в соответствии с которым была разработана и принята конституция. Этот документ поддержали широкие слои населения, включая работодателей, профсоюзы, католическую церковь. Против были лишь неофранкистские партии и политическое крыло басков. «Пакт Монклоа» обрел силу закона.

Начали в Испании с преодоления экономического кризиса и 25-процентной инфляции. С целью ее обуздания сдержали рост заработной платы на уровне 20–25%. Действовали так, чтобы предотвращать трудовые конфликты, стимулировать экономическую активность и прибыльность бизнеса. Годовая инфляция упала в 1982 году до 14%, темпы роста номинальной заработной платы – с 30 до 15%. Доверие к правительству упрочилось, чего, кстати, не удавалось добиться многим демократиям в посткоммунистических странах.

Укрепление гражданского и политического сообществ (правительства, госчиновников, партий, профсоюзов, работодателей) обернулось и другим достижением. Военные, правоэкстремистские группировки оказались в изоляции и, следовательно, уменьшилась их возможность противодействовать процессам демократизации.

Конституция не была спущена сверху, она стала результатом национального согласия. Однако последовавшая затем реформа принесла сложности. Главная из них – возросла до 25% безработица, воспринимавшаяся в стране как трагедия. Ведь при Франко ее показатель был самым низким в Европе – 1,5%. Тем не менее, Испанская социалистическая партия, проводившая реформы, не дрогнула. Одновременно она поняла необходимость сделать ставку на умеренность, чтобы компенсировать потери, понесенные из-за реформ наиболее бедствующими слоями. Испания отказалась от большинства рекомендаций «Вашингтонского консенсуса». Это детище Белого дома, Всемирного банка и МВФ насаждало, напомним, неолиберализм, фискальные ограничения, шоковую терапию, стремительную приватизацию и игнорировало профсоюзы, что, собственно, и было реализовано в Латинской Америке и в большинстве бывших коммунистических стран. Испанские власти, наоборот, отдали предпочтение прямым договорам с общественными силами, в том числе с профсоюзами. Переговоры подкреплялись со стороны властей социальными пакетами. Государственные расходы на пенсии, пособия по безработице, субсидии на здравоохранение и образование сначала возросли почти на 40%, а с 1982 по 1989 год – на 58%. Эти меры компенсировали потери тех, кто больше всего страдал от экономических преобразований.

Евросоюз, в ряды которого Испания вошла в 1986 году, конечно, помог, выделив ей $10 млрд. Но, как показала практика, и само социалистическое правительство не оплошало. Очень важно, что, проводя экономические реформы, оно решало и проблемы децентрализации государственной власти, веря в то, что от этого зависит сохранение либерального устройства и территориальной целостности страны. Во взаимоотношениях с националистическими группировками, в первую очередь, с самой грозной в Европе террористической организацией ЭТА, упор делался на то, чтобы гарантировать региональным лидерам положительное решение проблем самоуправления. Этот путь преодолевался да и преодолевается сегодня с трудом. Достаточно напомнить, что в 1981 году произошел мятеж военных, которые, считая, что государство трещит по швам, выступили против предоставления ограниченного самоуправления баскам и каталонцам. Кризис, к счастью, был преодолен, причем при непосредственном вмешательстве короля Хуана Карлоса. Итог совместных усилий очевиден: сегодня Испания – некая совокупность из 17 автономий, управляемых выборными законодательными органами и наделенных правом осуществлять властные полномочия, которые им предоставляет центральное правительство в Мадриде.

Повезло с королем

До сегодняшнего дня бытует точка зрения, что Франко уберег Испанию от сталинского коммунизма, одновременно не дав ей сделаться нацистским государством. Платой за это стал режим личной диктатуры. Начиная с 1939 года и вплоть до самой смерти каудильо в 1975 году, страна жила «в ежовых рукавицах». Культ личности вылился и в то, что практически в каждом городе, а то и поселке, были возведены коренастые памятники полноватого генералиссимуса. А на мадридской площади Сан Хуанде ла Круз он восседал на коне целых 45 лет. Только в марте 2005 статую демонтировали и увезли во внутренний двор военной академии.

Есть ответ на вопрос, почему так долго не решались трогать наследие Франко: политические деятели разной ориентации и король, чья посредническая роль была ключевой, стремились преодолеть раскол страны на две Испании. От социальной мины, оставшейся со времен гражданской войны, следовало избавляться аккуратно.

Надо сказать, с монархом испанцам повезло. Он обладает целой гроздью высоких качеств – мудрый, рассудительный, доступный, по-человечески простой (автор этих строк, к своему счастью, имел возможность убедиться в этом при личной встрече и беседе). Но когда надо, Хуан Карлос решителен, и тверд. Об этом свидетельствует 1981 год, когда случился военный путч, и мятежники захватили на сутки здание парламента со всеми депутатами. Осознавая реальную угрозу демократии, король приказал военным немедленно вернуться в казармы и те не посмели ослушаться. Вся страна, да и весь мир увидели: Хуан Карлос верен конституции, призванной исцелить раны 30-х годов.

Гражданская война признавалась великой трагедией, в которой жертвы с обеих сторон заслуживают памяти и чествования потомками. Обе стороны согласились не копаться в прошлом. Национальное примирение, принявшее форму забвения, выполняло две функции. Во-первых, создавало впечатление, что переход к демократии произошел без победителей и побежденных, и обе стороны строят ее с чистого листа. Во-вторых, забвение служило гарантией невмешательства армии, наиболее консервативного и профранкистского института, в политическую жизнь страны.

Большинство испанцев согласились с таким подходом. Но очевидно и то, что у немалой части населения сохранились ностальгические воспоминания о «порядке» времен каудильо. Да и как же иначе, если всюду стояли тысячи памятников вождю. На карте Мадрида более 160 улиц и площадей носят названия, напоминающие о его времени. А в горах Гуадаррамы – гигантский мемориал, названный Долиной павших. Над ним взметнулся на 160-метровую высоту огромный крест. Там похоронены сам диктатор и его идейный наследник Хосе Антонио Примо де Ривера. Каждое 20 ноября, в день кончины каудильо, у подножия мемориала под франкистскими знаменами собирались тысячи фалангистов, тоскующих по ушедшим временам. Не было отбоя и от туристов, чье число достигало в год 400 тысяч. Правительства сменяли друг друга, но ни одно из них не решалось нанести удар по франкистскому наследию. Это сделали лишь социалисты во главе с премьер-министром Хосе Луисом Родригесом Сапатеро. Его правительство не только осмелилось снести памятник диктатору в центре Мадрида, но и внесло в парламент законопроект, в котором франкистский режим подвергался резкому осуждению.

Закрыть достойно

В законе об исторической памяти несколько положений. Во-первых, предписывается устранить из общественных мест памятники Франко, мемориальные доски, всю франкистскую символику (она изображает ярмо и стрелы). Те организации, которые этого не сделают, потеряют право доступа к государственным фондам. Во-вторых, закон, напоминая, что массовые репрессии использовались обеими воюющими сторонами, уделяет особое внимание жертвам-республиканцам. Все судебные процедуры, предшествовавшие их расстрелу (или оформленные задним числом) признаются незаконными, давая таким образом основания для полной реабилитации казненных с последующей компенсацией семьям. Погибшие за демократию в последние годы франкизма – с января 1968 по октябрь 1977 года (дата принятия конституции), выделены в особую группу.

Кроме того, государство теперь будет оказывать поддержку, в том числе финансовую, родственникам погибших республиканцев, которые хотели бы обнаружить место захоронения близких, идентифицировать их останки и похоронить своих дедов и отцов по-христиански. Ранее безымянные братские могилы республиканцев выявляли общественные организации, а в ряде мест – региональные власти (преимущественно там, где большинство принадлежало левым, этническим и регионалистским партиям).

В-третьих, политические акции в Долине павших отныне запрещаются. Сам мемориал, впрочем, не пострадает: он уже давно передан государством под попечительство католического ордена бенедиктинцев. В-четвертых, предусмотрено предоставление испанского гражданства всем еще живым интербригадовцам и внукам изгнанников, а следовательно, и тем, кого в детстве вывезли из Испании в другие страны, например, в Советский Союз, и их детям. В-пятых, принято решение создать Центральный архив исторической памяти.

«Цель закона, – заявила вице-премьер Фернандез дела Вега, – достойно закрыть трагические страницы в истории страны, какими являлись гражданская война в Испании конца 30-х годов и последующая диктатура. Речь не идет о том, чтобы переписать историю. Мы стремились к объективности отношений к этой истории, к взвешенной и справедливой оценке событий».

В заключение – о резонансе. От внимания наблюдателей не ускользнуло то, что на Украине «оранжевые» хотят использовать опыт испанских социалистов с целью ликвидации памятников советского прошлого. Однако тут есть существенное различие. Если советский тоталитаризм был коммунистическим, то испанский – откровенно антикоммунистическим и антидемократическим. Коммунисты и другие последователи левых идей были его основными жертвами. Президент Виктор Ющенко и его соратники хотят представить главными героями украинской истории людей, которые боролись с коммунистической властью, отстаивая при этом националистический вариант тоталитаризма (Шухевич, Бандера). В Испании ведущие политики Второй республики, во-первых, отстаивали более гуманные ценности, а во-вторых, являются в сегодняшней стране объектами изучения, а не канонизации, как это происходит с деятелями ОУН-УПА.

Анатолий Шаповалов, газета "Россия"