Вольности российского кино

Первый канал запустил масштабный проект «Куприн», который уже подходит к концу. Разные части сняли разные режиссеры: «Яму» - Влад Фурман, «Впотьмах» - Андрей Эшпай, «Поединок» - Андрей Малюков и Сергей Кешишев. В анонсе сериала было сказано не без кокетства: «Критики, конечно, будут возмущаться вольностью трактовок...».

Еще бы - сразу 18 произведений Александра Куприна в одном флаконе! Но критики не возмущаются - напротив, сериал заслуженно собирает сплошь восторженные отклики, как по поводу режиссерской работы, так и по поводу актерской игры (действительно, количество молодых и талантливых, одновременно появившихся на телеэкране, производит впечатление). И все это несмотря на действительно большую вольность. С вольности и начнем.

Не очень понятно, что значит «Михаил Пореченков играет Куприна», потому что играть Пореченкову, строго говоря, нечего. Его герой с явственно накрашенными усами и бровями ходит, и смотрит, и по большей части молчит - даже в «Яме», в тех ситуациях, когда, надо полагать, зрительское нравственное сознание вопиет, что пора бы вмешаться, этот очевидно порядочный человек остается не совсем бесстрастным, но наблюдателем, и не вмешивается. Разве что в «Поединке» его заставили наконец-то напиться и влюбиться. С этой точки зрения Куприн как персонаж фильма по мотивам собственных произведений избыточен.

С другой стороны, это хороший художественный прием, и вот почему. Даже само смешение рассказов, сюжетов, персонажей и тем оказывается в данном случае совершенно оправданным, потому что получается (хотя не знаю, насколько это задумано), что мы словно бы попадаем в подсознание, в творческую мастерскую автора, в котором наблюдаемая им действительность и его собственный жизненный опыт еще неотделимы от вымысла, персонажи и сюжеты какое-то время могут существовать в состоянии «крутоногонерасчлененнорукости», первичного хаоса, «тоху-боху», - вероятно, примерно про это состояние смутного творческого предчувствия писала Ахматова: «Целый рой их бродит вкруг меня и, может быть, еще меня задушит...»

Разница в том, что рой этих невыкристаллизовавшихся сюжетов и персонажей, не отделившихся от своих прототипов, не душит писателя а, напротив, предоставляет ему возможности, которых настоящий писатель по отношению к собственному художественному миру лишен. Он, например, должен быть объективен и живописать характеры без гнева и пристрастия, не давать им оценок, позволять проявляться только через поступки, не делать подсказок читателям, подчиняться законам созданной им художественной реальности и не навязывать ей свою волю, а следовать за ее логикой развития и т.д. И вдруг по воле сценаристов и режиссеров писатель получает возможность вмешиваться в жизнь своих героев и давать оценки их поступкам - вплоть до физического вмешательства. Например, дать инженеру Аларину в морду за все его негодяйство. Хотя Аларин, кажется, не является главным злодеем родной литературы, почему-то именно этот эпизод обращает на себя всеобщее внимание и его обсуждают наравне с игрой актера Леонида Бичевина. Неизвестно, правда, насколько желание побить собственного героя является желанием именно писателя - скорее, сценарист исполнил свою подростковую читательскую мечту.

Это раз. А два - надо заметить, что читатели любят Куприна ровною спокойною любовью. У него нет ни пламенных обожателей, ни горячих ненавистников, как у некоторых других отечественных классиков. Даже споров на тему «нравится тебе или не нравится», кажется, по поводу произведений Куприна не бывает, потому что у всех остается примерно одинаковое впечатление, а как он добился всеобщей ровной признательности - его творческая тайна. Все, кажется, читали «Олесю» и «Гранатовый браслет», далее уже начинаются вариации: «Яма», «Суламифь», «Поединок», «Белый пудель» и т.д., но в основном народ в курсе.

Куприн рассказывает всё простые истории, которые, однако ж, заставляют остановиться и задуматься, и надолго запомнить их. Из простоты рождается удивительное неуничтожимое впечатление, как, например, от «Люции» - коротенькой, на полторы странички истории дрессировщицы Зениды.

Так вот - у Куприна - простота, а у режиссеров - Елизавета Боярская, яркое дарование которой требует совсем непростых средств для обрамления. Поэтому сюжетные линии разных произведений не просто переплетаются в фильме, а выделяются четче, становятся жирнее, обрастают подробностями (больше всех повезло помещику Ознобишину, который у Куприна без слов влюбился и разорился в две строчки, а тут превратился в запоминающийся персонаж даже и с убеждениями). Опять же, в анонсе было сказано: «У Куприна, как известно, в конце повести героиню растерзала тигрица, и в фильме эта сцена будет решена очень эффектно». И действительно - сцену решили очень эффектно, как в греческой трагедии. Все произошло за экраном, и только лишенная эмоций квартирная хозяйка, поливая цветочки и мурлыкая себе под нос, вдруг сообщает Апарину: «А в цирке дрессировщицу тигры разорвали».

А дальше хочется попридираться, конечно же. Больше всего поразили меня бритые подмышки налетчика Сеньки. В этом - все наше телевидение с его отношением к зрителю. При всех исключительных достоинствах как режиссуры, так и актерской игры, все равно заметен расчет на то, что и так сойдет. Зрителям (зрительницам) приятно будет видеть голый мужской торс, и ладно. При том что все чулочки-корсетики-подвязки-папильотки на своих местах (по крайней мере, пока не пришел историк моды).

Ну и, конечно, социально-политическая критика в сериале. С одной стороны - даже хозяйка публичного дома выражает лояльность правительству. С другой стороны, когда в публичном доме молодые люди в обнимку с проститутками поднимают тост «За российскую журналистику» - это, вероятно, намек. Или самокритика.

И мне больше всего понравилось «Впотьмах».

Татьяна Шоломова

Перейти на страницу автора