Posted 28 января 2018,, 14:49

Published 28 января 2018,, 14:49

Modified 30 марта, 20:53

Updated 30 марта, 20:53

«Корни насилия — в детской песочнице»

28 января 2018, 14:49
Доцент СПбГУ Ирина Писаренко — о том, почему дети стреляют в одноклассников и почему школа и вуз не учат.

Об образовательной системе, о буллинге и о коммерциализации образования корреспонденту «Росбалта» рассказала доцент СПбГУ Ирина Писаренко.

С момента назначения нового министра образования прошел год. Было много слов и громких заявлений. Изменилось ли что-нибудь в образовательной политике?

— Любой человек, который приходит на новое место работы, сталкивается с необходимостью разобраться в сложившейся ситуации, а уже потом выстраивать новые направления своей деятельности. Конечно, за год поменять что-то кардинально вряд ли возможно, однако политику нынешнего министра образования я могу назвать «политикой осторожного ожидания». Многие процессы, инициированные Дмитрием Ливановым, сейчас приостановлены. Делать следующие решительные шаги сегодня рискованно: общество не готово к очередным переменам.

— Раньше говорили о конвейере знаний, теперь образование больше походит на кустарное производство, кто в лес, кто по дрова. Мы привыкли оперировать понятиями «лучший вуз», «прекрасная школа», «хороший учитель», выражая тем самым недоверие образовательной системе в целом. Можно ли говорить о современном российском образовании как единой системе?

— Сегодня сфера образования отличается очень большим разнообразием. Это касается и форм получения образования, и способов обучения, и содержания образовательных программ. Образовательным заведениям дана большая свобода, особенно вузам. И здесь мы попадаем в интересную ситуацию: есть вузы, которые разумно распоряжаются такой свободой и получают отличные результаты; есть те, которые не способны выстроить грамотную стратегию развития — например, мало заботятся о кадрах или оснащении — и это всегда сказывается на качестве подготовки студентов. Но самое важное, что сегодня теряют вузы, — это свои научные школы. В последние годы волна «модернизации» смела многие научные коллективы, которые формировались десятилетиями. В этом смысле слияние вузов не пошло на пользу науке. А ведь экономический эффект, на который уповали реформаторы, напрямую зависит от качества научной базы.

— Выполняет в настоящее время российское образование какие-нибудь социально значимые функции? Оно способствует социализации личности? Является ли образование социальным лифтом?

— Образование всегда социально по своей природе. Как говорил кто-то из великих, «Школа — это та площадь, на которой ребенок впервые сталкивается с государством». Но сегодня необычное время: для того, чтобы быть образованным, не обязательно посещать школу. Есть много возможностей для самообразования, для построения индивидуальной образовательной траектории, — важно лишь понимать, для чего тебе оно (образование) нужно. Многие родители не всегда могут объяснить это своему ребенку. Но я определяю это так: образование нужно человеку для того, чтобы достичь своей Цели. Вот с целями и нужно работать. В этом плане идея про социальный лифт мне не кажется правильной. Здесь всегда есть некая кем-то заданная высота. Однако реально образованный человек свои высоты определяет для себя сам. Ему не нужно толкаться в лифте, чтобы подняться на верхний этаж небоскреба. Может быть, ему гораздо важнее заниматься чем-то полезным на земле. Но вот что реально дает настоящее образование — так это понимание человеком себя, смысла своей жизни. И сегодня этому, на мой взгляд, уделяется мало внимания. Катастрофически мало.

— В свое время много копий было сломано по поводу коммерциализации образования. И вот разговоры подутихли. Теперь тема платности звучит только в виде родительских жалоб на школьные поборы, дороговизну «бесплатных» учебников. Количество студентов-платников в вузах порой превышает число обучающихся на бюджетной основе. Процесс завершен?

— Не думаю. Коммерциализация набирает обороты. Просто она меняет масштабы: с уровня «ученик-студент» перетекает на уровень управления вузом. Сегодня основной доход вузы получают не от платных студентов, а от госконтрактов, грантов и конкурсов. И вот там как раз и идет борьба за ресурсы, рейтинги и т. д. И чем меньше государством выделяется плановых средств из бюджета, тем острее борьба, тем меньше прозрачности.

— Если разговор о биологах, физиках и математиках еще заходит, то гуманитарное направление, похоже, вычеркнули из списка сколько-нибудь значимого. Как бы вы оценили состояние и перспективы гуманитарного образования в России?

— Если что-то не поддерживается, оно умирает. Кстати, гуманитарное направление практически исчезло из числа приоритетных в грантовых конкурсах. Повальная «экономизация» и «технократизация» образования лишает Россию ее системообразующего элемента. Наша ментальность построена на смыслах и эмоциях, у нас всегда духовные интересы превалировали над экономическими, поэтому укреплять какие-то глубинные вещи для нас очень важно. Гуманитарное образование дает человеку и силы жить, и энергию для творчества — как высшего способа самореализации. Почему об этом забывают наши руководители — непонятно.

— Чем меньше вузов, тем лучше. Многие искренне так считают. Есть ли оправдание процессу сокращения числа вузов, особенно провинциальных?

— В России вуз — это не просто образовательное учреждение. Это своеобразные «культурные ворота» в большой мир. Иногда именно вуз остается в небольшом городе центром аккумулирования инноваций, «закваской» для роста всего региона. Централизация же убивает самобытность культуры, унифицирует образовательную среду. Откуда тогда возьмутся инновации? Нет, идея слияния мне не кажется продуктивной. Все, что требуется сегодня — это отрегулировать критерии, по которым вуз должен выполнять свои социальные обязательства. А дальше будет естественный отбор.

— В одной из своих статей вы писали о том, что из образования уходят профессионалы. Но разговор шел в основном о ректорах и директорах. Разве нет аналогичной динамики среди учителей и вузовских преподавателей? Каковы причины?

— Дело в том, что со сменой руководства меняются и правила работы на других ступенях образовательного учреждения. И меняются порой существенно. Особенно когда ректор приводит свою команду, и этой команде нужны рабочие места — инстутуты, факультеты, кафедры. Сотрудников, которые занимали эти места, нужно кудать деть… Вот и происходит отток и ротация кадров. Хорошо, если новые сотрудники являются профессионалами в той области знания, которую преподают. Но так бывает не всегда. Возникает конфликт. Поэтому кто-то из прежнего состава тихо терпит, кто-то уходит «вникуда», кто-то находит другое место работы.

— Давайте обратимся к школе. К чему готовит современная российская общеобразовательная школа? Есть ли смысл и польза в школьном обучении в том виде, в каком оно осуществляется сейчас? Ведь полстраны сидит на репетиторах.

— Конечно, школа сегодня несет совершенно иную функцию, чем два или три десятилетия назад. Учителям сегодня гораздо труднее работать и труднее расти в профессии. Да и сами отношения между школой и обществом существенно изменились: общество много требует, но мало дает школе. Учителя и директора слабо защищены и в правовом поле, и в психологическом. У них мало свободы и много ответственности. При таком раскладе полностью взять на себя образовательные функции школа не сможет, это нужно понять. Поэтому, на мой взгляд, сегодня требуется всем заинтересованным лицам сесть за большой круглый стол и наконец разобраться, чему и как мы (общество) хотим научить своих (общих!) детей, и как общество может помочь это сделать школе. Такой диалог давно назрел, и я надеюсь, что он когда-нибудь состоится.

— Насилие в школе, так называемый буллинг. Об этом очень много говорят сейчас. Недавний случай в Ивантеевке — верхушка айсберга. По данным Всемирной организации здравоохранения, в 2016 году мы входим в пятерку стран, где буллинг получил широкое распространение. Почему травля стала хорошим тоном в школе?

— Потому что насилие для нас не является табу. Наше общество терпимо к насилию в семьях, насилию на улицах, насилию (пусть и психологическому) на производстве. Дети это видят. И дети это делают тоже. До тех пор, пока общество не скажет насилию «Нет!», оно будет рикошетом бить по нашим детям. Корни насилия — в детской песочнице.

— Вечная чехарда с учебниками. Много споров об их содержании. Но больше всего там не хватает методики. Такое впечатление, что педагоги и психологи устранились от процесса создания учебников? Или их отстранили?

— Чтобы написать хороший учебник, требуется три вещи: знание психологии целевой группы и контекста ее жизни; знание и понимание предмета; владение навыками изложения текста. Все три навыка редко присутствуют у одного человека, а формирование авторского коллектива затруднено по причине постоянной ротации специалистов из одного места работы в другое. Кроме того, создание учебника — это огромный труд и большие затраты по времени. В ситуации постоянной беготни по подработкам учителям некогда заниматься долговременными проектами. Да и писать учебники сегодня невыгодно: издательства предлагают низкие расценки, выкупая права на 10-15 лет. Получается, что ни с какой стороны создание учебника не привлекательно.

— Традиционный вопрос: «что делать»? Как можно исправить существующее положение?

— Сложную задачу Вы поставили… Но попробуем резюмировать.

Первое, что нужно сделать — это максимально «открыть» систему образования на всех уровнях. Это вернет доверие общества и позволит увидеть актуальные болевые точки.

Второе — отменить подушевое финансирование, так как оно разрушило наше образование. В погоне за «сохранением контингента» образовательные учреждения вынуждены идти на компромисс и выпускать непригодных для общества специалистов. Если вуз теряет контингент, он лишается финансирования, вынужден сокращать ставки и увольнять преподавателей. А отбирать абитуриентов сегодня вуз не может. Результаты ЕГЭ — не в счет, по ним не проверишь мотивацию и склонность к профессии. Согласитесь, что если от вуза требуют качественной подготовки, то «на входе» он должен иметь возможность сам определить тех, кого можно обучить наиболее эффективно по конкретной специальности.

Третье — отменить Новую систему оплаты труда (НСОТ) и ввести единую тарифную сетку. И учитель, и преподаватель должны иметь гарантированную достойную зарплату, чтобы расти в профессии, а не искать дополнительный заработок в ущерб ученикам. Преподаватель — это главный элемент системы образования, он работает «собой». Именно в него нужно вкладывать сейчас максимальное количество ресурсов. Чтобы получить молоко, нужно кормить корову, а не раскрашивать забор вокруг пастбища. То, что сегодня продавец фаст-фуда зарабатывает больше доцента — унизительно для такой великой страны как Россия. В образовании должны работать лучшие люди. И наделяя этих людей ответственностью, общество должно защитить их от административного произвола. В том числе и материально.

И последнее — необходимо вовлечь в образовательную систему все общество. Сегодня у нас уже сформировалась часть активных, компетентных и заинтересованных людей (родителей, руководителей, коммерсантов), которые помогут управленцам системы образования вынырнуть из своего мира и откликнуться на реальные запросы и детей, и специалистов.

Беседовал Сергей Морозов

Глобальные вызовы, с которыми столкнулась в последние десятилетия человеческая цивилизация, заставляют общество все больше прислушиваться к мнению ученых, мыслителей, философов, деятелей общественных наук. Проект «Квартирник» представляет петербургских интеллектуалов, которые ищут объяснения проблемам XXI века.