Наблюдатель за прогрессом признания

Николай Благодатов — единственный человек в городе, который ходит практически на все художественные выставки в течение последних десятилетий. В том числе не пропускает он и не одной экспозиции в арт-пространстве mArs на Марсовом поле, 3. К тому же он один из немногих в Северной столице коллекционеров и знатоков современного живого искусства. В последнее время все чаще и чаще можно встретить тексты Благодатова — взвешенные, точные статьи о художниках в журналах, с большим знанием дела написанные буклеты для выставок.

Все свои тысячи единиц художественных произведений Николай Благодатов хранит в небольшой двухкомнатной квартирке в Купчино. По сути — это полноценный музей современного искусства, где все картины, документы, экспонаты подобраны с большим вкусом хозяина и его великим уважением к разнообразным проявлениям творческих личностей.

Благодатов — ведущий научный сотрудник своего музея, ежедневно и кропотливо занимающийся отслеживанием и осмыслением происходящего художественного процесса. Маэстро имеет техническое образование, он окончил институт инженеров водного транспорта и до сих пор связан с вузом узами труда.

«Я работал инженером. Но искусством интересовался всегда. Я был легкомысленным мальчишкой, без подготовки. Я сунулся несколько раз на официальные выставки и мне стало скучно. Я весь отдался западным влияниям. Я ездил на знаменитые выставки 58 и 61 года в Москву — на Французскую и Американскую, журналы читал. Американская национальная выставка в Сокольниках была одним их самых потрясающих впечатлений нашего поколения. Там было все: парфюмерия, автомобили, архитектура. Это был форменный переворот в сознании. Америку нам подавали с отрицательной стороны. Отдел искусства был, может, не очень богатый, на Французской выставке он был более грандиозный. Для нас открылся импрессионизм, Пикассо, Матисс. Логика требовала продолжения всего этого. Матисс — 1906 год, Пикассо — 1914, 1916. А что было потом? Мы же в 1958 уже! Я и мои друзья пытались эти лакуны заполнить. Мы узнали, что то, что было потом — интереснейшее искусство: дадаизм, сюрреализм, Сальвадор Дали. В конце 50-х годов начались новации — поп-арт, оп-арт, перформансы, концепции, которые до сих пор являются для нас новациями. Я пытался за всем этим следить.

Грянул 1974 год. Я придерживался той мысли, что искусства у нас быть не может, а если оно есть, то только доморощенное, ребята мажут в подражание. Выставка в ДК Газа перевернула мое представление. Я увидел искусство зрелое и настоящее. Я не учел того, что искусство — это не наука. Каждый художник, даже что-то повторяя, открывает нечто новое, потому что это замешено на большой части неизвестного, личного. Художник может заимствовать пластику, стиль, но все равно он говорит свое. Этот элемент своего и является новым и ценным. К тому же там не было прямых подражаний. Кто-то что-то делал под влиянием Дали или Поллока, искусства 30-х или абстракционизма, но все же это было самостоятельным искусством. Я стал горячим поклонником современного мне искусства.

За год я перезнакомился со многими художниками и сильно продвинулся в знаниях о них. Поклонников у них было не так уж и много. Крутились девочки-поклонницы, но это другое. Когда я знакомился, художники видели, что я не просто ротозей, что я по-настоящему интересуюсь, они приглашали меня в мастерские, если у кого такие были, или в свои квартиры. И к 75 году я уже ориентировался в современном искусстве.

Я начал коллекционировать работы ленинградских художников с 1975 года. Получилось так, что не я сам стал коллекционировать, а как-то оно само пошло. Кто-то просил выручить — купить работу, кто-то что-то дарил, потом начались отъезды… У меня был оклад 120 рублей, я ничего особенно не мог купить. У нас художникам негде было продавать свои работы. Так у меня в этой квартире в Купчино, где мы с женой живем с 1971 года, стало что-то скапливаться, ко мне стали проситься посмотреть картины.

Сначала я посещал только выставки андеграунда; они проходил хоть и трудно, с какими-то срывами, но всегда регулярно. Когда стали запрещать большие выставки, начался период квартирных. Потом я познакомился с художником Гершовым, учеником Шагала. Я понял, что в Союзе художников тоже много интересного. Вот картина Ватенина, ее подарила мне его вдова. Он входил в группу «11» и был официальным художником. В союзе тоже были художники, которые хотели работать по-новому. Аршакуни подарил мне свой офорт. Это все художники, которые размывали застойность Союза.

Я человек абсолютно не творческий. Первый раз я написал текст в 1974 году, это было письмо приятелю в Киев. Я был совершенно потрясен выставкой в ДК Газа. К письму я приложил что-то типа описания прогулки по выставке, нарисовал план. Сергей Ковальский, готовя издание книги «Из падения в полет» спросил у меня, нет ли у меня чего-нибудь о выставке. Я показал ему свои записки, и он их опубликовал. Вообще все время были предложения что-то написать. Однажды я рассказал журналистке из «Смены» о мальчишке-художнике Платонове, очень симпатичном и талантливом, который учился у Геннадьева, который в 19 лет как-то нелепо погиб. Была в ЛОСХе его выставка, журналистка попросила меня написать о нем, так вышла моя первая публикация в газете. Потом еще были публикация о леваках. Начальство было в отпуске, статью пропихнули. Это была первая положительная публикация о неофициальных художниках… Так вот все пошло и поехало…

Если говорить о сердечных привязанностях — это пристрастие к свободной экспрессивной живописи — от Марке до нынешних Борща и Заславского. Это люди, свободно рисующие пейзажи, натюрморты, остающиеся привязанными к реальности, но при этом создающие гармоническую поэму на холсте. Эта игра между действительностью и красотой, которую они нарисовали на холсте, очень привлекает. Мы прекрасно знаем вершины авангарда, но долины его нам не знакомы.

Новое — это хорошо забытое старое. Это видно, когда приходишь на перформанс, а потом читаешь о юродивых времен Иоанна Грозного, которые изъяснялись теми же методами — какими-то движениями, акциями, действиями. Или когда выставляют объекты, и вспоминаешь Марселя Дюшана, его работы 100-летней давности. Все в свое время звучит. А потом звучит еще раз. И еще раз. Интереснее наблюдать не за прогрессом искусства, а за прогрессом признания этого искусства.

— Чего не хватает Петербургу?

— В свое время я любил покупать декоративные вещи: чеканку, ковры, хрусталь. Но когда я принес и повесил живую работу, не репродукцию какую-нибудь в золоченой раме, то что-то сильно изменилось в моей квартире. Как будто появился шумный горячий собеседник, который все время что-то новое говорит. Одна лампочка горит — одно впечатление, вся люстра — другое, просто дневной свет — третье. Кто-то пришел, ахнул и заметил то в картине, чего я и не видел. Картина живет, это совершенно потрясающе. В мои годы был лозунг: «Лучший подарок- книга», сейчас я хочу сказать, что лучший подарок — это гравюра, картина или рисунок. Если бы каждый новосел покупал бы в свою квартиру хотя бы одну картину, как бы процветало наше искусство, наши художники!

Ирина Дудина

«Росбалт» представляет проект «Новые передвижники», знакомящий петербуржцев с ключевыми событиями и именами в художественной жизни культурной столицы.