«Коронавирус — триггер смерти, это нельзя не учитывать»

COVID-положительных пациентов с 14 мая в Петербурге стало принимать федеральное медучреждение — Клиническая больница № 122 им. Л. Г. Соколова. Спустя пять дней после открытия почти все койки оказались заняты.

Как теперь работает больница? Почему у многих пациентов отрицательные анализы на коронавирус? Как правильно ставить посмертный диагноз COVID-положительному? На эти вопросы корреспонденту «Росбалта» ответил главврач больницы Яков Накатис.

— Яков Александрович, расскажите, как ваш госпиталь готовился к приему пациентов с коронавирусом.

— Мы готовились к открытию почти три недели. Главная сложность в переоборудовании больницы под COVID-19 была в том, что у нас одно 9-этажное здание, и нужно было разделить его на «красную» и «зеленую» зоны. Было трудно с размещением пациентов, так как лаборатория и все диагностические службы находятся в центре больницы. То есть в «красную» зону попадала компьютерная томография, клиническая лаборатория, функциональная и ультразвуковая диагностика. Пришлось поломать голову.

А еще в здании была единая вентиляция — автономная находилась только в реанимации. В итоге стали заклеивать приточную вентиляцию, чтобы работала только вытяжная. В палатах с 4-го по 8-й этаж пришлось даже снять с окон ручки, чтоб больные их не открывали. Хотя помещения большие, персонал их постоянно проветривает, и душно не бывает.

— А как у вас с пожарной безопасностью?

— Сразу после несчастного случая в больнице Святого Георгия мы еще раз обозначили все места перекрытия кислорода и отключения электричества. Сотрудники устраивали учебные тренировки, и еще раз прошли весь путь до лестниц, повторили, где висят огнетушители. И, конечно, мы всех предупреждаем, что курить на территории больницы нельзя — везде кислород.

— Сколько пациентов вы сейчас можете принять?

Больница изначально была рассчитана на 560 коек, но, согласно постановлению правительства, сейчас под инфекционных больных развернуто 350 коек. Палаты комфортные, везде лежат по два пациента, каждый бокс с душем и туалетом. Ко всем койкам подведен кислород. К нам было еще одно требование — 17% коечного фонда должно быть переоборудовано под реанимацию и оснащено дыхательными аппаратами инвазивной вентиляции.

— Вы же принимаете только ковидных больных?

— Да, но мы многопрофильная больница, поэтому, если пациенту с COVID нужно провести операцию на сердце, брюшной полости или нейрохирургическую операцию, ему помогут. А вот «чистых» больных не берем.

У нас еще в прежнем режиме работает поликлиника промышленной медицины, где мы обслуживаем работников атомной промышленности. В своей лаборатории мы делаем до 300 исследований в день на COVID-19. Потоки посетителей поликлиники и больницы не смешиваются.

— Сколько уже пациентов к вам поступило?

За последние сутки мы приняли 85 пациентов, всего у нас сейчас лежит 324 человека. 22 из них в реанимации, трое на ИВЛ. К нам привозят больных в любом состоянии — легком, среднем, тяжелом, даже с недоказанным коронавирусом. Только у 51% больных инфекция доказана, остальные лежат по клиническим признакам. Тесты у них отрицательные, хотя все симптомы COVID-19 налицо. К сожалению, за сутки у нас трое умерли, но их привезли из обычных городских больниц уже в терминальной стадии.

— Как вы считаете, верна ли та методика, которую применяют в России при постановке посмертного диагноза пациентам с коронавирусом? Многим в графе «причина смерти» ставят диабет или инфаркт, и люди не попадают в статистику по погибшим от COVID-19…

— Есть определенные правила составления диагноза заболевания, приведшего к смерти. Если в крови есть вирус, конечно, нужно выявить у пациента сопутствующие заболевания и уже по их тяжести понять, что превалирует. Но думаю, очевидно, что если у пациента к тяжелому диабету присоединился вирус, причина смерти — вирус, который стал триггером. Триггер с латинского языка означает «пусковой крючок». Человек ведь как-то жил с гипертонической болезнью и диабетом до заражения.

А еще нужно понимать, что человек может умереть от пневмонии, которая по клинической картине является вирусной, но тесты наличие коронавируса в крови могут не определить. Как я уже говорил, у нас сейчас почти половина таких «отрицательных» пациентов.

— В больнице достаточно оборудования ИВЛ? Пришлось ли отказаться от аппаратов марки «Авента»?

— У нас более тридцати аппаратов, «Авенту» мы изначально не закупали. Также в нашем распоряжении есть пассивные дыхательные аппараты СИПАП, их тоже около тридцати. У нас есть опыт работы с ними в лаборатории медицины сна, которая есть в больнице. Они применяются для людей с прерыванием дыхания во сне.

Пациентам с коронавирусом СИПАПы помогают лучше усваивать кислород, так как он подается под давлением. У нас также много дистанционных термометров, электронных тонометров и пульсоксиметров приборов для неинвазивного измерения уровня сатурации кислородом крови.

— Сколько у вас работает сотрудников?

— В «красной» зоне заняты 450 медиков. У нас были сложности с подбором людей, которые работали бы с коронавирусными пациентами. У многих сотрудников были противопоказания: лишний вес, хронический диабет или возраст больше 65 лет. У кого-то дома маленькие дети, в том числе с инвалидностью, или родители в преклонном возрасте. Есть и матери-одиночки. Многих до работы с COVID-положительными мы не допустили.

Удачным решением стала возможность организации проживания сотрудников на рабочих местах. Сейчас в больнице живет больше ста человек. Некоторым сняли гостиницу. Они работают вахтовым методом шесть через шесть часов одну неделю, а потом отдыхают. Всего с семьями разлучены около 150 медиков.

— Они не протестовали при переводе на казарменное положение?

— Нет, у нас в больнице для них есть комфортные палаты со всеми удобствами. Мы организовали для них бесплатное питание — после смены можно помыться, поесть. Люди на работе очень устают, ехать потом домой сложно. Многие боятся довезти до родных инфекцию. Но у нас все сугубо добровольно — некоторые отказались от такого предложения.

— Средств индивидуальной защиты в больнице хватает?

— Да, есть двухнедельный запас. Все СИЗ мы приобретали самостоятельно, купили хорошие маски с очками, шапочки, комбинезоны, бахилы, перчатки. Также выдаем сотрудникам нательное белье — футболку и брюки. Их стирают, а все остальное — одноразовое.

— Заболевшие среди сотрудников уже были?

— С 14 мая пока нет, но в нашу больницу и раньше попадали больные с COVID-19, поэтому медики заражались. У заведующего физиотерапевтическим отделением была тяжелая форма коронавирусной инфекции, но его спасли наши коллеги в Боткинской. Он уже приступил к работе. Остальные сотрудники тоже выздоровели.

Вообще я восхищаюсь тому энтузиазму, с которым работают молодые врачи и медсестры. Все трудятся с большой отдачей, никто не жалуется. И, конечно, с 5 по 10 июня мы им выдадим зарплату уже с федеральными и региональными надбавками. Нам помогают и волонтеры, например, в такой тяжелой работе, как КТ-исследования. В сутки мы делаем до 70 исследований компьютерной томографии, а ведь каждого пациента нужно привезти, положить, перевернуть…

— Как вам кажется, почему в Петербурге такая высокая заражаемость медиков?

— Я думаю, что мы сейчас не располагаем объективной статистикой по заражениям медперсонала и врачей. Вообще здесь огромную роль играет человеческий фактор, иногда защитить специалиста невозможно — если обычные люди заражаются в городе, как не инфицироваться медикам, постоянно работающим с больными?

Но нужно отметить, что восприимчивость к вирусу у всех разная, кто-то переносит легко, а кто-то за полтора дня погибает. Многие медики, кстати, уже адаптировались к вирусу, у них сформировался иммунитет.

— И напоследок: как вы думаете, когда пандемия коронавируса у нас пойдет на спад?

— Петербург еще не вышел ни на пик, ни на плато. Прогнозирую, что к осени все пойдет на спад.

Беседовала Анжела Новосельцева