Аббас Галлямов. То, что в других странах называется коррупцией, у нас является основополагающим принципом

Борьба с коррупцией была придумана на Западе. Не исключено, что в целях подрыва исконных российских традиций. По отношению к нам понятие коррупции вообще малоприменимо. Как известно, в основе российской системы управления долгое время лежал принцип «кормлений», который предполагал, что вместо получения фиксированной зарплаты чиновник «кормится от дел» самостоятельно. То есть, он отдает в казну установленную долю, оставляя весь собранный излишек себе.

Понятию коррупции в рамках этой системы вообще нет места. То, что в других странах называется коррупцией, — то есть, признается отклонением от нормы, — у нас является основополагающим принципом. Единственное, чего нельзя — это допускать растраты казенных денег, собирать же для себя дополнительные доходы не только не возбраняется, но и по сути является для чиновника единственным способом обеспечить собственное пропитание, а для гражданина — обеспечить решение своего вопроса.

Вот рассуждения типичного провинциального бюрократа, изложенные Салтыковым-Щедриным в «Губернских очерках»:

«Брали мы, правда, что брали — кто богу не грешен, царю не виноват? да ведь и то сказать, лучше, что ли, денег-то не брать, да и дела не делать? как возьмешь, оно и работать как-то сподручнее, поощрительнее. А нынче, посмотрю я, всё разговором занимаются, и всё больше насчет этого бескорыстия, а дела не видно, и мужичок — не слыхать, чтоб поправлялся, а кряхтит да охает пуще прежнего.

Жили мы в те поры, чиновники, все промеж себя очень дружно. Не то чтоб зависть или чернота какая-нибудь, а всякий друг другу совет и помощь дает. Проиграешь, бывало, в картишки целую ночь, всё дочиста спустишь — как быть? ну, и идешь к исправнику. «Батюшка, Демьян Иваныч, так и так, помоги!» Выслушает Демьян Иваныч, посмеется начальнически: «Вы, мол, сукины дети, приказные, и деньгу-то сколотить не умеете, всё в кабак да в карты!» А потом и скажет: «Ну, уж нечего делать, ступай в Шарковскую волость подать сбирать». Вот и поедешь; подати-то не соберешь, а ребятишкам на молочишко будет.

И ведь как это все просто делалось! не то чтоб истязание или вымогательство какое-нибудь, а приедешь этак, соберешь сход.

— Ну, мол, ребятушки, выручайте! царю-батюшке деньги надобны, давайте подати.

А сам идешь себе в избу да из окошечка посматриваешь: стоят ребятушки да затылки почесывают. А потом и пойдет у них смятение, вдруг все заговорят и руками замахают, да ведь с час времени этак-то прохлажаются. А ты себе сидишь, натурально, в избе да посмеиваешься, а часо́м и сотского к ним вышлешь: «Будет, мол, вам разговаривать — барин сердится». Ну, тут пойдет у них суматоха пуще прежнего; начнут жеребий кидать — без жеребья русскому мужичку нельзя. Это, значит, дело идет на лад, порешили идти к заседателю, не будет ли божецкая милость обождать до заработков.

— Э-э-эх, ребятушки, да как же с батюшкой-царем-то быть! ведь ему деньги надобны; вы хоть бы нас, своих начальников, пожалели!

И все это ласковым словом, не то чтоб по зубам да за волосы: «Я, дескать, взяток не беру, так вы у меня знай, каков я есть окружной!» — нет, этак лаской да жаленьем, чтоб насквозь его, сударь, прошибло!

— Да нельзя ли, батюшка, хоть до покрова обождать? Ну, натурально, в ноги.

— Обождать-то, для че не обождать, это все в наших руках, да за что ж я перед начальством в ответ попаду? — судите сами.

Пойдут ребята опять на сход, потолкуют-потолкуют, да и разойдутся по домам, а часика через два, смотришь, сотский и несет тебе за подожданье по гривне с души, а как в волости-то душ тысячи четыре, так и выйдет рублев четыреста, а где и больше… Ну, и едешь домой веселее…»

Каково?! Всем хорошо — и населению, и чиновнику. Это и есть исконная Русь — святая земля, заповеданная нам предками. И вот на эти священные для каждого настоящего российского патриота вещи покушается г-н Навальный и его вашингтонские хозяева. Доколе, спрашивается, русскому человеку терпеть этот подрыв устоев и поругание памяти предков?!

Аббас Галлямов, политолог